Лелейская гора

Так, нежданно-негаданно кривая вывела меня к жилищу Гальо. Гальо - бывший коммунист, и это именно про него рассказывал мне Нико, что он протух от страха и теперь от него несет тухлятиной за три версты. Мне вдруг ужасно захотелось посмотреть, прошло у него это или нет. Меня и раньше подмывало заскочить к нему как-нибудь при случае, не потому, что я очень по нему соскучился, а просто так, помучить. Трудно сказать, почему я столько тянул, откладывал свой визит: может быть, меня удерживало презрение, которое вызывают во мне люди подобного сорта, составляющие наш позор, или смутное ощущение того, что само это чувство является весьма недостойным и предосудительным. Самое неприятное заключается в том, что презрение - в каком-то смысле родной брат гордости: презирая других, человек тем самым как бы возвеличивает самого себя и, высокомерно возвышаясь над окружающими, поневоле обосабливается, выделяясь в самостоятельную касту избранных, что, безусловно, совершенно несовместимо с идеей всеобщего равенства, с которой мы до сих пор еще продолжаем носиться. Рассматривая проблему с другой стороны, мы и здесь становимся в тупик: если мы, коммунисты, в один прекрасный день лишим себя права на такие чувства, как гордость и презрение, если мы лишим себя права клеймить позором отступников, какие способы борьбы тогда нам останутся, каким оружием будем мы тогда сражаться против всей этой подлости? ..

Многие из этих бывших коммунистов - главным образом крестьян из рода Вагановичей³⁸, никогда не прерывавшего родственных сношений с Кучевичами и одно время, казалось, вполне поддавшихся приручению, - теперь находились на положении выздоравливающих больных. Их не брали в походы, не посылали в облавы, как не заслуживающих доверия, им запрещалось носить оружие, равно как и надолго отлучаться в лес. И все эти суровые запреты сыпались на Гальо, как манна небесная, с помощью которой он надеялся вернее всего перехитрить войну и все воюющие стороны. Вот уже много месяцев подряд Гальо вел мирный образ жизни, мечтая только о том, чтобы продержаться таким образом до самого конца. В данный момент он как раз предавался мирному труду: Гальо сидел перед домом и садовым ножом заострял колья. Перед ним возвышалась целая груда уже готовых кольев - видимо, Гальо задумал огородиться частоколом от всего белого света. А уж если и частокол не поможет - пиши пропало. Я подкрался и вместо приветствия направил на него осколком зеркала солнечный зайчик. Он обернулся и пожалел, что сразу не удрал без оглядки. Нож выпал у него из рук, и он стал медленно подниматься на ноги, соображая, как бы ему половчее выкрутиться. Я поманил его пальцем в лес; он двинулся, согнувшись, выставив сгорбленные плечи и прикрывая ими голову. Я поджидал его за первыми кустами и прежде всего спросил про Треуса.

- Итальянцы увезли его на грузовике в больницу.

- И он не сдох по дороге?

- Ничего ему не делается. Только и есть что несколько ребер поломано, да левую ногу ты ему в двух местах прострелил. Через месяц выздоровеет. Пока его топором не тюкнешь, его на тот свет не спровадишь.

- А я не собирался Треуса на тот свет спроваживать. Я хотел постращать его немножко. Что люди об этом говорят?

- Четники премного тебе благодарны, поскольку ты им оказал большую услугу.

- Это верно, теперь некому будет воровать.

- Не в воровстве дело, подумаешь, чепуха какая! Ты им жалованье обеспечил.

- Какое еще жалованье?

- Которое они от итальянцев получают. Четники чуть было с ним не распростились. Уже давно поговаривали о том, что начальство собирается срезать деньги. С какой стати платить, когда кругом тишь да благодать? Никакой опасности нет, значит, четникам и делать нечего. Ну, а раз находятся еще охотники стрелять - значит, уж теперь не срежут.

Вот так он разлагается - подло, нутром. И смотрит на меня печальными желтыми глазками. Эти глазки выдают все то, что не смеют произнести его поганые уста: напрасно ты, мол, бьешься, сердечный, все равно, мол, ничего у тебя путного не получается! Решительно ничего, ибо за что бы ты ни взялся, все оборачивается им на руку. Такой уж ты, видно, счастливчик! Попадешь ли ты или промахнешься, так или этак, а в результате только воду на их мельницу льешь. Не будь тебя да дружков твоих, таких же неудачников, как и ты, четнические отряды давным-давно рассыпались бы сами собой. Прежде всего они лишились бы поддержки и материальной помощи: денег, муки, боеприпасов, затем крестьяне разошлись бы по домам возделывать хлеб, а офицерики и прочие бездельники - употреблять его. И разбрелся бы народ по своим углам, утихомирился, и вот тут-то, вздохнув свободно, и можно было бы снова приступить к активной работе с массами. Вот и выходит, что ты сам четников от верной гибели хранишь, а умным людям не даешь взять дело в свои руки …

- Мне тут надо кое-что твоему тестю передать, - сказал я. - Сегодня же спустишься к нему и скажешь …

- Нет, нет, нет, и не рассчитывай на меня, мне это никак невозможно.

- Да я на тебя никогда не рассчитывал и впредь не собираюсь, я тебе задание даю!