Лелейская гора

Меня убаюкало журчание воды, своим благостным лепетом сглаживая острые углы, зализывая раны и смягчая боль. И я понял, что ничто не проходит, не меняется и не исчезает бесследно. Время от времени звякала где-то мотыга, ударившись об камень, и звон ее долетал до меня из какой-то неведомой дали. И я думал о том, что это Джана: она сходила в город по делам, а теперь вернулась и снова взялась за работу. А Малый, в сущности, - Бранко. Как глупо с моей стороны было думать, будто Бранко вырос и погиб на войне. Вот он, мой Бранко, лежит себе тихо и не мешает мне выспаться хорошенько. Сорвавшись с ветки, на землю шлепнулось яблоко, как бомба, и я с перепугу схватился за винтовку. Лунное сияние стало бледнеть перед рассветом. Чернели джунгли сорняков на развалинах дома, и ветер трепал и вздувал у них перья, как у ворон, слетевшихся на падаль. Пора идти, подумал я. Я хорошо отдохнул, и в голове у меня прояснилось. Я вспомнил про бычью кожу, которая лежала в моем ранце, и окликнул Иву; она положила кожу в канаву отмокать и придавила камнем со стены, чтобы ее не сносило течением. Взглянув на прощание на спящего Малого, я полегоньку зашагал в горы.

Но, дойдя до первых же кустов, остановился - положительно, ноги отказывались нести меня сегодня вверх!… Тяжелый подъем взбирался на самую кручу, а дальше гряда за грядой уходили горы бескрайней чередой. Но почему я обязательно должен забираться в горы? Никто не гонит меня отсюда и никто не ждет наверху. Я совершенно свободен, я сам себе хозяин, и только я один несу ответственность за все свои поступки. Значит, могу делать, что мне заблагорассудится, и жить, как мне хочется. То беспокойное чувство, которое не дает мне ни минуты покоя, - простое проявление страха, а страх слишком часто не может отличить плохое от хорошего. Они, вероятно, считают, что я в горах, и, может быть, именно сегодня решили устроить на меня облаву: им и в голову не может прийти, что я здесь, ведь я же еще не сумасшедший, и поэтому мне ничто не мешает спокойно провести в селе целый день, следуя за передвижением тени. Родник близко, продукты у меня есть. Послушаю, как Джана, то есть Ива, будет скандалить с соседями из-за воды и понаблюдаю вблизи за селом, за этим крошечным адом, оглашаемым лаем собак и криками. Я нашел подходящий бугор над поляной, забрался в заросли орешника и подложил под голову ранец.

Рассвело, солнце озарило каменистую вершину Седла, вознесшуюся над Утргом, и занялся длинный и нудный день. Я уже было пожалел, что остался тут, и со скуки заснул. Сквозь сон до меня донесся жалобный плач Малого. И я смутно подумал о том, что время в отличие от прочих рек течет как бы кругами, возвращаясь к прошлому и вызывая к жизни позабытые картины и голоса. Вслед за первым голосом послышались и другие, они звенели, сливаясь с металлическим лязгом мотыги, и яростно сталкивались. Я высунул голову из-под веток и обернулся к ограде: Локар, рахитичный сыночек Треуса, стоял у канавы, переругиваясь с Ивой.

- Вчера твоя очередь была, - орал он. - Говори, вчера?

- Ну, вчера.

- Чего ж ты, потаскуха, вчера воду не брала?

- А ты мне ее не давал вчера, урод!

- А с какой стати я тебе сегодня должен ее дать, потаскуха?

- Сегодня я у тебя и спрашивать не стану, щенок паршивый!

- Проваливай отсюда, покуда я тебя не вздул хорошенько!

- А ну попробуй! Как бы я сама тебя не вздула, если ты сию секунду не уберешься отсюда!

Но Локар не унимался. Выскребая мотыгой мелкие камешки со дна канавы, он взялся сбивать кукурузные стебли. Эти мелкие пакости хоть кого из себя выведут. Ива замахнулась на него мотыгой, он испугался и бросился наутек. Пробежал приличный кусок, и тут его вдруг осенило завыть побитой собакой. Однако вой показался ему недостаточно убедительным, и, кинувшись на землю, он принялся кататься и корчиться, красочно изображая невыносимые страдания и муки раненого. Он пронзительно визжал под стать подыхающему щенку, взывал к отмщению и в довершение ко всему заскулил жалобным голоском. И, не вставая на ноги, пополз восвояси на четвереньках. Ни жива ни мертва от страха, Ива в отчаянии уткнулась лицом в ладони и, кинувшись опрометью в кукурузу, скрылась из виду.

Меж тем недремлющие Вуколичи, безошибочным нюхом почуявшие скандал и жаждавшие увидеть продолжение, уже взывали к соседу из-за реки с лицемерным участием. Из кустов, откуда неслись стоны Локара, им ответил голос Треуса. Возмущаясь и угрожая, он взмыл в небо, отозвавшись в горах. Вуколичи допытывались у соседа:

- Эй, Треус, что там у тебя за потасовка такая?

- Да я и сам не понимаю, - кричал им в ответ Треус, появляясь вслед за своим голосом.

- Что ж мне делать-то, братцы, теперь! Да что ж это такое на свете творится - невинных людей избивают!

- Кто избивает? Кого избивает?

- Вдова избивает! Ишь как разошлась, поганая, моего ребенка прибила.

- Ну и ну! Этак она, того гляди, и тебя прибьет!

- Меня-то она не тронет. Она меня еще попомнит. Я ей это бешенство вылечу, чтоб неповадно было на людей кидаться. Знаю я, чем этот жар остудить,, знаю!