Лелейская гора

- А ну, давай, Треус, давай! Раскорячь ей ходули да вдарь как следует!

- Вдарю, ей-богу, вдарю, дай только выслежу!

И Треус, подстрекаемый соседями, пошел по следу, как зверь, не привыкший в охоте полагаться на зрение: шаг шагнет, вбок заберет и лавирует принюхиваясь. Подкрался к дому, обнюхал тень под оградой, покачал головой и прислонился к обгоревшей сливе пораскинуть мозгами, где ее вернее искать. Обугленный, ствол, к которому он прислонился, его ничуть не занимает: какое ему дело до того, что здесь когда-то была чья-то кровля и обитало лишившееся этой кровли семейство. Треус принадлежит к породе хищников, для которых несчастье ближнего самый верный, способ обогащения. Для них чужая беда всегда на руку, а так как на этом свете горя более чем достаточно, они этим светом вполне довольны. В прошлую войну он прекрасно устроился: тогда тоже многие уходили в партизаны и немногие вернулись, а Треус тем временем воровал под сурдинку и выжил. В эту войну он устроился еще удачней, что можно безошибочно угадать по одной его физиономии: теперь он состоит на службе и по первым числам получает жалованье. Но для своего любимого занятия тоже умудряется урвать часок-другой и чем-нибудь славно поживиться. Ходит он всегда босой, но не потому, что обувь бережет, а просто по привычке. Редкие случаи, когда Треусу приходилось заключать свои разлапистые стопы с огрубевшей кожей в ботинки, он рассматривает как сущее наказание и пытку.

Я подошел к нему со спины, но он все же почувствовал мое приближение и обернулся. Все три уса его так и запрыгали. Он оторопело раскинул руки и даже пальцы растопырились у него от страха. Приковав к себе его взгляд, моя винтовка не давала ему поднять на меня глаз, а физиономию исказил беззвучный яростный рев, рвавшийся наружу: «А-а …»

- Что ты здесь вынюхиваешь, Треус?

- Я? - переспросил он, задыхаясь от волнения и неловко маскируя его кривой ухмылкой. Не будь между нами винтовки, он, без сом-, нения, ринулся бы ко мне с раскрытыми объятиями и, наврав с три короба, уладил этот неприятный конфликт; но под пристальным взглядом винтовки ничего не шло у него на ум, и он бессильно выдохнул из себя: - Ты?

- Точно, я! Ну как, соскучился обо мне?

Видя, что притворством не возьмешь, Треус скромно признался:

- А я и не знал, что ты тут!

- Если бы знал, ты бы удрал отсюда, а теперь ноги коротки…

Не успел я докончить эту фразу, как он метнулся в сторону. До сих пор у меня не было определенного решения относительно дальнейшей его судьбы. Пока что все его действия ограничивались, по существу, пустопорожней болтовней. И вот за эту самую брехню я и хотел ему всыпать двойную порцию страха и начал уже входить в азарт, наслаждаясь игрой, как вдруг он столь грубым образом прервал мое наслаждение. Уйдя от меня живым, подумал я, он, безусловно, припишет это себе в заслугу и пойдет бахвалиться на всю округу, как он меня обдурил, а я не позволю себя дурачить. Я прицелился ему вслед, грянул выстрел. Треус споткнулся и перекувырнулся через голову. Подрыгал ногой и взвыл для вида, но тут же вскочил и помчался вприпрыжку. Прыжки у него неровные - это он нарочно прикидывается передо мной, разыгрывая из себя раненого; но я ему теперь не верю ни на грош, получай еще. Выстрел скинул его с дороги, и он покатился под откос, мотая в воздухе всеми конечностями и истошно вопя. Змея, форменная змея, пронеслось у меня в голове, никогда ее с первого раза не уложишь. И я саданул в третий раз в этот мелькающий клубок, с единственной целью присмирить его, но выстрел лишь подхлестнул Треуса, он вскочил и стрелой полетел в кукурузу, но на самой опушке кукурузной плантации поскользнулся, шлепнулся на землю и здесь его настиг четвертый выстрел.

Я поспешил к нему, думая добить в. упор, но Треуса там уже не было. Далеко уйти он, конечно, не мог, и настичь его не стоило особого труда, но у меня почему-то отпало всякое желание преследовать его. Ну его к черту, сказал я про себя, не стану я за ним гоняться! Не тот он человек, которому суждено погибнуть от пули, а раз так, пусть проваливает… От грохота пальбы у меня гудело в ушах. Сквозь гул доносился плач Малого. Далеко-далеко отсюда где-то Малый, и никого с ним нет, и некому его утешить. Но больше я ничем не мог ему помочь. Мне лучше вовсе не показываться ему на глаза: кроме глупых выходок, ему, видно, от меня ничего не дождаться. За рекой заголосила какая-то женщина, ее вопль подхватили другие. Из верхних домов кричали встревоженные голоса, но снизу им никто не отзывался. Вуколичей будто сдунул кто-то, теперь их не докличешься. Снизу от реки до меня докатилось глухое рычание невидимого мне Бойо Мямли; ему вторил Бочар из кадки; мясо, мясо, бухал он, как какое-то заклинание … И наконец закрученный смерчем клубок оглушающих криков, пронзенный винтовочными выстрелами, взмыл вверх, отрезав мне путь к горам.

ГАЛЬО