Лелейская гора

Я вытащил спичку, примету новой эры Люцифера, и кинул ее покойнику. Это придало мне силы. Теперь можно было приподняться к встать. Я зажег новую лучину и пошел, покачиваясь и обходя камни. В голове моей крепко засела мысль - забрать с собой его пистолет; я с трудом отыскал его, весь облепленный грязью, словно его потеряли год назад, и кое-как выбрался из пещеры на вольный воздух, но и воздух не освежил меня. У меня ныли зубы, болело ниже живота, болела поясница - болело все, до чего бы я ни дотронулся; я внимательно ощупал себя руками, жалея, что у меня так мало рук. Выйдя на дорогу, я намочил в луже тряпку и, обвязавшись ей, почувствовал некоторое облегчение. На дороге, ведущей в катун, раздались голоса, преимущественно женские, и вскоре на ней показалась группа людей с лучинами и головешками; они приближались ко мне, часто останавливаясь, аукая и прислушиваясь, должно быть, искали отбившегося от стада борова. Наверное, это Неда подняла их на поиски; уж больно она торопится, могла бы немного и повременить - я был теперь уверен, что все мои невзгоды так или иначе исходят от нее. Люди подошли к большой пещере, остановились, и кто-то, вполне возможно, что как раз Кривой, заорал во все горло:

- О-о-о-о, Ко-о-сто!

- Эге-е-е-е! - крикнул я, стараясь перекричать эхо и отвадить их от пещеры.

Они обрадовались, услышав отклик, загалдели, принялись гадать, откуда это им отозвались, указывая на то место, где был я. Из общего гвалта выделился мужской голос:

- Мы тебя целую ночь ище-ем, где ты, эй, Косто-о?

Я пригнулся к земле и протрубил:.

- О-а-о-о-о!

- Непонятно, чего ты говоришь, - прокричал тот, - повтори погромче, если можешь!

Но довольно с меня переговоров - сейчас самое время уносить отсюда ноги. Чувствуется, что они спешат изо всех сил, а встречаться мне с ними не имеет никакого смысла. Не позволив себе ни разу оглянуться, я шел вперед, но и они не отставали, и вот уже снова послышались удивленные голоса - значит, дошли и, к своему изумлению, никого не обнаружили. Они кричат, передавая своим, что никого не нашли, размахивают головешками и поминутно справляются друг у друга, что нового. Стали гадать, куда идти, заспорили, и наконец тот самый голос принялся снова аукать. Я разрешил ему как следует прочистить горло, пока не отошел на приличное расстояние, и отозвался только на третий оклик. Спор перешел в перебранку, когда тот же голос громко произнес:

- Ты чего таскаешь нас за собой всю ночь, Косто?

- Уносит меня, - крикнул я надсадным голосом.

- Помешался, - вскрикнула какая-то женщина.

- Кто уносит? - закричал Кривой.

- Дья-я-во-о-ол! - заверещал я и захохотал.

Люди остановились, притихли, замахали своими факелами, отгоняя нечистую силу. Не знаю, шли они потом за мной или нет, только я, обогнув выступ, зашел за гору и съехал в мрачную теснину, о существовании которой никогда раньше не знал. Иду и дремлю на ходу, забывая обо всем, и только боль смутно напоминает мне о том, что было, а может быть, еще и есть.

С закрытыми глазами легче переносится боль, а потому я открываю их в исключительных случаях, оказавшись, например, верхом на дереве, не пожелавшее посторониться с дороги. Лес постепенно редел, а может быть, это взошла луна или заря занялась над горами, но вот незнакомый лес кончился, и я увидел знакомые скалы с источниками-памятниками у дороги. В сущности, здесь одна только видимость дороги, и я постоянно сбиваюсь с нее, зато очертания знакомых гор предстают передо мной на какое-то мгновение в двойном освещении - озаренные сиянием звезд и моими воспоминаниями. И, глядя на них, я испытываю какую-то необъяснимую, глупую радость, которая, впрочем, кажется такой только на первый взгляд: на самом деле она вызвана встречей с надежными и верными друзьями, которых напрасно так долго искал я в мире мужчин и женщин.

Но впереди меня ждали новые встречи, повергшие меня в ужас. Неожиданно я оказался на улице перед домом номер 44, который в то же время сильно смахивал на знак отрядов СС, написанный рукой какого-нибудь лакея-лётичевца. Справиться у дворника я не решаюсь - он ведь сейчас же на меня донесет. Улица длинная и кривая, стены облупились, ставни закрыты, воняет клопами и стиркой, на балконах сушатся бесцветные обноски, пеленки и облезшие веники. Давно знакомая картина, но тем хуже: она живо напомнила мне то смрадное существование, из которого я выкарабкался с такими муками, лелея безумную мечту никогда больше в него не возвращаться. Я не могу сказать, что это, - сам ли я сбился с пути и нечаянно забрел сюда или, возродившись само собой, это давно отжившее засосало меня в свою утробу, в серую тоску мелких лавочников и хозяек с подхалимством, воровством, сплетнями и вонью вареного томата. Я пойман, выхода нет, и, опираясь на локти, я выворачиваю наизнанку свою утробу. Вдруг две трухлявые стены стали сближаться спазматическими рывками, словно сокращающиеся, стенки змеиного желудка, который принялся переваривать проглоченную заживо жертву.