Лелейская гора

С вершины ветреной Головоломки я наблюдал, как, рассыпавшись по полям и лощинам, черная орда, перебегавшая из одной ложбины в другую, изгадила прекрасный лик земли. Промоины и ямы с вывернутой почвой напоминали теперь обнаженные кровавые раны, по которым ползали черные черви. И день отравило зловоние, исходящее от этих ран и от этих копошащихся червей - в нем смешались запахи пота, крови, нестираного белья, стыда и страха, подавляющегося стадным чувством близости других. Временами стрельба учащалась, как бы нацеливаясь острием в одну точку, куда спешили вдогонку друг другу визжащие пули; казалось, они нащупали живую мишень и терзали ее, как стая алчных коршунов. Потом стрельба прекращалась, орда сбивалась кучей, к ним сбегали дозорные с гор, принимаясь рычать и орать вместе с нижними. Их шумные сходки трижды повергали меня в ужас, заставляя думать, что это попался кто-нибудь из наших - Якша, или Иван, или незнакомый связной из Боснии, и они его давят и топчут ногами, пропитывая кровью башмаки. Но черная стая слеталась все чаще, и я успокоился. Очевидно, это у них тактическая игра с ритуальными кликами, долженствующими изображать их восторг при заклании будущей жертвы.

Они угомонились перед самым заходом солнца. Растворились в сгущавшихся сумерках и только кое-где мелькали тени отставших да бухали редкие выстрелы, но местность, по которой они прошли, по-прежнему хранила унылый вид. Я повернулся лицом к небу; большое облако с рыбьим хвостом, рыбьим туловищем и чешуей, с озерцом голубизны как раз на том месте, где должен был находиться глаз, с разверстой пастью небесного крокодила, устремилось на беззащитную рыхлую перистую плоть неба. Ра­зинуло ненасытную пасть, распахнуло зев, отвалив до от­каза нижнюю челюсть и выдавив струйки крови из разо­рванной глотки. Солнце закатилось за гору, закат потух — пролетел и исчез еще один день, присоединившись к тем, которые канули в вечность. Смотреть больше было не на что, я обернулся, ища, где бы укрыться от ветра, и взгляд мой случайно упал на поляну. Из-за кустов показался че­ловек и стал осматривать долину, не решаясь выйти со­всем. Я осторожно опустился на землю — подожду в заса­де, пока он выберется на поляну и попадет ко мне на мушку, а тогда уж и спрошу его, на чьей это он мобе тру­дился.

Незнакомец медленно пробирался вперед, останавли­ваясь и принюхиваясь, словно бы учуяв меня носом. В правой руке у него ружье, в левой котелок, сам он ободранный, босой, в кепке без козырька. Он здорово смахивал на кого-то из наших, точнее — на Якшу; да это Якша сам и есть! Я чуть с ума не сошел от радости и гаркнул из своего укрытия:

—  Здорово, Якша!

Он отскочил, звякнув котелком, и спрятался за кустарником.

— Тут свои, Якша! — крикнул я ему вдогонку.— Не бойся меня!

Вырвавшись у него из рук, котелок покатился под гору, и больше решительно никаких признаков жизни.

— Не дури, Якша, ты сперва посмотри, от кого убегаешь! — крикнул я ему вслед уже без всякой надежды.

— Ну так от кого?— язвительным тоном осведомился он из своего тайника.

— От Ладо,— ответил я и засомневался: прежде я действительно был Ладо, а теперь и сам не знаю кто.

— Выйди на открытое место, я на тебя посмотрю.

— Ты что же, мне не веришь?

— Никому я не верю.

— Только не убивай меня, Якша! Тебя потом совесть за это заест.

И я вышел не без боязни. Положение мгновенно изменилось — теперь преимущество было на его стороне. Я его не вижу, а он видит и держит под прицелом. Я потихоньку шагаю, чувствуя, как поднимается во мне страх, напоминая обо всех совершенных и несовершенных грехах. Неприятно, однако же, быть под прицелом, зная, что каждую секунду можно оступиться и упасть. Покрываясь от страха влажной испариной, я думаю: не лучше ли сбежать отсюда, пока еще у меня ноги целы? Еще убьет меня, позарившись на тряпки или на десяток пуль и пачку табаку, а то и просто без всякой причины,— он так долго блуждал в одиночестве, что, наверное, успел одичать еще больше, чем я... С этими мыслями я пересек поляну и дошел до веревочного моста, перекинутого через пропасть. Войдя в кустарник, я увидел, как он опустил винтовку, и с облегчением вздохнул. Он смотрел на меня по-прежнему холодно, и взгляд его как бы кричал, негодуя на то, что я напрасно побеспокоил его. Физиономия хмурая, на носу размазана копоть от котелка. Я остановился. Что же дальше? Я бы с радостью обнял Якшу, но меня смущает его взгляд. Не могу понять, почему он так смотрит на меня: то ли я так сильно изменился, то ли он слышал обо мне что-нибудь такое, что ему не по вкусу.

— Я тебя два раза принимался искать,— проговорил я как бы в свое оправдание.

Но это сообщение нисколько не смягчило его, и он так же молча продолжал рассматривать меня.

— Все горы обшарил и нигде не нашел.

— Меня тут многие искали.

— Да, ты и теперь чуть было не улизнул от меня.

— И ты бы улизнул на моем месте.

— Это на тебя, что ли, облава сегодня была?

— Они еще и завтра могут прийти.

— Хорошо, что они подняли тебя из гнезда, не то бы мы с тобой так никогда и не встретились.