Лемносский дневник офицера Терского казачьего войска 1920–1921 гг.

Много смеха вызвал его приказ в Сочельник под Рождество о том, чтобы оправляться ходили в ровики, и больные венерическими болезнями не запускали бы своих болезней и ходили лечиться. Нашел время в Сочельник! И адъютант его тоже не из умных, очевидно, есаул Коваль.

Мы в курсе всех дел, [поскольку] Мейзе назначен личным адъютантом начальника Донского лагеря ген. Секретова и бывает с ним ежедневно у ген. Бруссо на заседаниях.

Как-то было секретное заседание у Цугулиева. Что там было, одному Аллаху известно, но слухи дошли, что начали или, вернее, продолжили агитацию, начатую [еще] в Крыму против атамана и Букановского. Осетины и здесь не хотят умиротвориться.

Долго и много рассуждали о новостях, привезенных Виноградовым, ездившим в Константинополь и привезшим новости, что что-то будет, что-то ожидается, но что именно – неизвестно[272].

На Рождество написали мы своей палаткой поздравление Бруссо с праздником, и все подписали. Получили ответное письмо от Бруссо и выговор от Цугулиева в приказе за это.

Рождество мы встретили по-хорошему. Целый день не ели, а вечером ели кутью. На первый день – улучшенную пищу.

Встречали Новый год совсем по-хорошему. Пришли гости: Буланов с женою. Они устроились в лазарете и живут по-хорошему. Принесли сладкий пирог с вареньем. Мы наварили «рагу». Купили коньяк, сладкий рис. Просидели компанией в 15 человек до утра.

Наутро поздравлял Цугулиев с Новым годом, все сотни отдельно, и говорил всем одно и то же, за что и был сильно осмеян.

Из крупных событий за этот месяц – это был приезд генерала Врангеля[273]. Генерал Врангель обходил части в сопровождении своего штаба и генерала Бруссо. Затем он свел полк и сказал, чтобы держались дружнее, что далеко еще не все проиграно, что будут лучшие времена, и он обещает всех опять повести в Россию на борьбу за общее дело.

Говорил он очень энергично, твердо и определенно, хотя и не совсем точно и определенно. Да, положим, что точного и определенного мог сказать Врангель через месяц – полтора после эвакуации.

Затем он предложил задать ему вопросы по тем или иным интересующим вопросам. К вечеру он уехал к себе на яхту[274].

Целую неделю потом только и было разговора, что он сказал, на кого посмотрел, что говорил в других частях. Все, скажу откровенно, ожидали от Врангеля большего; думали, что он скажет что-то определенное. Приедет и скажет, что завтра, послезавтра едем и так далее.

5-го января 1921 г. нам объявили, что завтра, 6-го, на рассвете мы должны перейти из этого лагеря в другой, к Мудросу, верст за 30 отсюда. На рассвете 6-го мы выступили и к вечеру были на месте. К этому времени катер привез и наши вещи, и палатку.

Лагерь наш [стоит] верстах в 2-х от города, на склоне горы[275]. Придется много работать, выбивать киркой площадку[276]. Пока разместились на скорую руку, у подошвы горы. Ночью пошел дождь, налилась полная палатка воды, мы «поплыли»; пришлось в 3 часа ночи встать, одеться и устраиваться получше. Прожили мы недели 2 так, пока не устроили площадок. Лагерь получился, как картинка, даже красивый.

Пока устраивали лагерь, шло переформирование полка. Теперь полком командует ген. Агоев. Полк 7-сотенного состава, при 3[-х] командах: учебной, пулеметной и комендантской. 6-я сотня – артиллерийская, а 7-я – офицерская. В [обычной] сотне только по семь офицеров; все остальные – в офицерской сотне, где имеется свой артиллерийский взвод. Артиллерийской сотней командует полк. Бейнар-Бейнарович. Лепилкин – его старший офицер. Нашим взводом командует полк. Тарарин. Всего в настоящий момент полк насчитывает 900 с лишним человек.

Вот и двадцатые числа января. Приказ. Просит французское командование всех, желающих ехать куда бы то ни было, записываться и указать местонахождение. Особенно много говорится о Совет[ской] России. Есть записавшиеся и туда. У нас в полку мало. В остальных частях довольно много. Особенно много на «Кубанском берегу» на Лемносе. У нас на «Дону» и «Тереке» их значительно меньше[277]. Но это все предположения и ерунда, думаем мы.

Всех записавшихся выделяют в особые сотни. Отношение к ним плохое. Положение тоже гораздо хуже, чем всех прочих[278].

Наступает с середины января отчаянная погода. Норд-ост. Отчаянный холод. Особенно в первых числах февраля. Снега, правда, не было, но «крупа» шла[279]. Погода такова, что [еду] варить приходится в палатке. Дым глаза выедает, а варить приходится. Дров казенных, конечно, далеко не хватает, приходится ходить за колючкой; в холод это более чем тяжелое занятие.

Недалеко от нас, верстах в трех, [стоят] французские и английские деревянные сооружения, теперь необитаемые и неохраняемые. И вот, повалили ночами туда за дровами. Ходили и мы ночью два раза. Раз приволокли большой столб от гимнастики, а другой раз целую веранду. Этого хватило нам до половины марта. Растащили эти постройки дотла. Сняли крыши, двери, пол – все буквально.