Лемносский дневник офицера Терского казачьего войска 1920–1921 гг.

Месяца за полтора до смерти начал прихварывать и Костя. Все думали, что он болен малярией, лечился в полковом околотке и отлеживался у себя в палатке. На уговаривания идти в лазарет он отвечал категорическими отказами и, действительно, ему было лучше в своей палатке, среди друзей, которые разделяли его и радости, и горе уже около года и жили с ним в его палатке.

Я почти каждый день бывал в их палатке и видел, что жившие с ним все отдавали, чтобы помочь больному. Деньги в их «коммуне», после ломки ими всеми барки, были, и недостатка средств на покупку вина, сахару и др. для больного не было.

С ним в то время жили в палатке: поручик Роменский Алекс[андр] Николаев[ич] (Владикавказ, пом[ощник] присяжного поверенного), А. К. Кавтарадзе – сотник, подъес[аул] Воротников (Владикавказец), подъес[аул] Цыганков, пор[учик] Виноградов, пор[учик] Никольский (из гор. Грозного).

После долгих уговоров <неразб. полстроки на сгибе листа> времени у него установили брюшной тиф. Старшим врачом в лазарете был д[окто]р Белогорцев (наш земляк), и со стороны врачебного персонала Косте оказывалось исключительное внимание. Кто-нибудь из нас почти ежедневно, а когда Косте стало хуже, ежедневно бывали у него.

Казалось, что все пройдет благополучно. Но вот ему стало хуже, когда приходили к нему, уж чаще он был без памяти, чаще бессвязно говорил о своей болезни, французил[386] и т. д. Думали, что приближается кризис болезни. Делали всевозможные вливания.

И только за день до его смерти, когда его я в последний раз видел живым, я почувствовал, что Костя умрет. Он узнал меня, улыбался, но говорить связно уже ничего не мог. Дня за четыре он кому-то из нас говорил, что не выживет, и протянул вот-вот несколько дней.

Умер он в 5 часов вечера 23 августа, за десять минут до прихода поручика Никольского к нему, который и передал нам в полк о его смерти. На другой день его хоронили с воинскими почестями. Все учреждения В. З. С.[387] и др[угие] уже частью уехали, и гроб несли свои офицеры.

В день похорон мы получили приказание сворачиваться, так как на рейде показался транспорт «412». Ночью на 25[-е] сделали железную дощечку и рано утром 25-го ее прикрепили к деревянному кресту на могиле Кости, так как в 8 утра назначена была погрузка.

Похоронен Костя на кладбище вблизи опреснителя, место на острове называется Калоераки. На его могиле деревянный крест с дощечкой.

(Нарисована схема расположения захоронения на кладбище – в первом ряду от входа, «девятая могила с обоих концов», и надпись на дощечке: «Сотник Терско-Астраханского Казачьего полка Константин Михайлович Остапенко, скончался 23 августа стар. ст.

1921 г., 26 лет от роду».)

К счастью, мы его похоронить успели. Случись наш отъезд дня два раньше, ни мы, ни вы не знали бы долгое время о его судьбе. Так как с острова наш полк уезжал последним, исключая тяжелобольных, которые должны были идти в Конст[антинопо]ль.

27-го утром мы покинули Лемнос и отбыли в Болгарию[388]. В Галлиполи мы не остановились, и никаким образом Вам передать написанные письма на берег я не смог.

На похороны денег в полку не было отпущено, похоронили его на средства, занятые у к[оманди]ра сотни, которые мы пополнили продажей оставшихся Костиных вещей.

У меня на руках находятся: две тетрадки его записок – дневник, обручальное золотое кольцо, золотой крест и медальон. Похоронили его, надев иконку на бывшей у него цепочке. Если Бог даст нам встретиться в Болгарии, все это я Вам передам. У сотника Кавтарадзе находятся два непроявленных негатива (посмертные снимки Кости), проявить которые пока не удалось.

Приезжайте, Коля, в Болгарию, здесь встретимся, и обо всем подробно смогут рассказать жившие с Костей офицеры и я, всего в письмах не напишешь, как ни старайся, малейшие детали и подробности последних дней упускаешь.

* * *

(Присутствует обрывок, примерно половина листа такой же бумаги, с текстом, написанным такими же чернилами, который можно считать окончанием письма.)

По приезде в Болгарию наш полк расквартировали в гор. Ямболе, где стоит наша сотня, и Казанлыке[389] (остальные сотни). Кроме нас, в Ямболе Донское Атаманское военное училище. Наш Корпус[390] сохранил военную организацию, желающие получают временные отпуска для работы на стороне. Я работал две недели чернорабочим на кирпичном заводе. Вне работы мы носили полную военную форму.

Болгары как нельзя более симпатично относятся к нам, и мы получили приглашение свободно бывать в их офицерском собрании на регулярных концертах и вечеринках.