Ленин в подмосковной тиши пришел к выводу о необходимости сдвига влево, прочь от ранненэповского «либерализма». Председателя СНК в начале 1922 года занимали всего несколько вопросов: предотвращение эксцессов свободного рынка, реконструкция репрессивного аппарата, развертывание антицерковной кампании, искоренение эсеро-меньшевистской оппозиции, меры по дисциплинированию интеллигенции, а также выход из международной изоляции без отказа от большевистских революционных принципов. Эти приоритеты хорошо просматривались из поступавших из Костино посланий, которые становились все более жесткими, раздраженными и безапелляционными.
В 20-х числах января Чичерин поинтересовался у Ленина, нельзя ли, если американцы будут сильно приставать с отсутствием в РСФСР представительных институтов, за приличную компенсацию внести в конституцию поправку о хотя бы теоретической возможности участия в Совете представителей разных классов. На письме наркома иностранных дел Ильич начертал: «сумасшествие!!» и отправил Молотову депешу: «Это и следующее письмо Чичерина явно доказывает, что он болен и сильно. Мы будем дураками, если тотчас
и насильно не сошлем его в санаторий». Старик призвал к бдительности. Ленинские письма запестрели предложениями об ужесточении репрессий.Ленин, похоже, все больше разочаровывался в нэпе. Рецепты, которые он в те месяцы предлагал, были связаны с ужесточением госрегулирования, наступлением на эксплуататоров, а также с укреплением монополии внешней торговли. «Обдуманы ли формы и способы ответственности членов правления трестов за неправильную отчетность
Причины возращения Ленина к более жесткой линии можно обяснить консолидацией большевистской власти после подавления мятежей. Но велик соблазн найти объяснение в психике вождя, который впал в очередной «раж». Может, уже не просто очередной: с начала года большинство его лечащих врачей – отечественных и немецких – были невропатологами и психиатрами. Человек, чьим смыслом жизни были политические сражения, жаждал битвы, для которой ему были нужны очередные достойные враги.
В 1922 году речь шла о борьбе с врагами и опасностями не столько действительными, сколько – с потенциальными. «Не дать застать себя врасплох новым Кронштадтом или новым Тамбовом» – вот что стало лозунгом дня. Ленин, очевидно, опасался, как бы хозяйственные послабления не были восприняты как слабость режима и не спровоцировали скачкообразный рост оппозиции. А ожидания либерализации, свободы слова заметно вдохновляли оппозицию, в том числе и внутрипартийную. Нэп не нравился партии в принципе, и именно на его критике набирали себе очки разного рода фракционеры. В рядах партии поворот вызовет чувство близкое к восторгу.
Находясь в Костине, Ленин завершал начатую на IX партконференции реформу ВЧК. Уншлихт рассказывал, как 18 января послал Ленину «разработанный коллегией ВЧК проект нового положения о ВЧК. В этом проекте: 1) ограничиваем функции наши борьбой с контрреволюционными деяниями, 2) оставляем за ВЧК карательные функции, 3) оставляем старое название ВЧК, 4) оставляем ВЧК при Совнаркоме… Соглашаясь в этом письме на ряд уступок, я категорически настаиваю на оставлении за нами карательных функций. Ленин не соглашается с моими доводами и посылает мне ответ, в котором говорит, что мои предложения можно и должно осуществить не моим путем, а через проект комиссии ЦК, и дальше: Гласность ревтрибуналов – не всегда; состав их усилить вашими людьми, усилить их связь (всяческую) с ВЧК; усилить быстроту и