ВО ВРЕМЯ стоянки в Берлине платформа была оцеплена шпиками в штатском, пока вагон не отправили в Засниц — к морю. В Заснице сопровождавшие офицеры сошли, а группа Ленина осталась в вагоне. Местные власти пригласили Ленина и остальных на ужин, что само по себе доказывает неангажированность Ленина — какой же дурак будет афишировать свои связи со своими «агентами»! Но Ленин, выдерживая собственные же ограничения, от приглашения отказался. Лишь на следующее утро, когда весь состав накатили в трюм шведского парома «Королева Виктория», эмигранты вышли на палубу — уже в Швеции.
12 апреля 1917 года группа из германского порта Засниц отплыла в Швецию, и с борта парома Ленин и Платтен отправили последнюю «переездную» телеграмму Ганецкому: «Мы приезжаем сегодня 6 часов Треллеборг» (В. И. Ленин. ПСС, т. 49, стр. 433).
С телеграфными делами, надо сказать, вышел полугрустный, полузабавный казус. На пароме всем пассажирам вручили подробнейшие анкеты, и Ленин заподозрил подвох со стороны шведской полиции. Решили заполнять листки на фальшивые имена. Вообще-то анкеты были обычной формальностью, но нервная реакция Ленина и его товарищей показывает, как были у них всё же напряжены тогда нервы.
Анкеты сдали, и вдруг появляется капитан с какой-то бумагой в руке и срочно требует «господина Ульянова». Ленину пришлось «расконспирироваться» в ожидании ареста. Однако бумага была всего лишь телеграммой от Ганецкого, встречавшего приезжающих.
12 апреля (30 марта) 1917 года, около 18 часов, Ленин ступил на шведскую землю, и в ту же ночь все поездом выехали в Стокгольм. Спать легли только в 4 утра, а в 8 утра на станции Сёдертелье путешественники были атакованы журналистами. Предоставлю слово опять Елене Усиевич:
«Строго выполняя решение не отвечать ни на какие вопросы, мы не говорили даже «да» и «нет», а лишь мотали головами и тыкали пальцами в направлении Ильича. Полагая, что мы не понимаем вопросов, представители прессы пытались заговаривать с нами на французском, немецком, английском, даже на итальянском языках. Наконец, нашлись и такие, которые, справляясь со словарём, задавали вопросы на русском или польском языках. Мы мотали головами и тыкали пальцами в Ильича. Боюсь, что у западной прессы создалось впечатление, будто знаменитый Ленин путешествует в сопровождении глухонемых…»
Ситуацию разрядил Ленин, сообщив, что коммюнике для прессы будет передано в Стокгольме.
В первые дни после Февральской революции Ленин был в Европе
В качестве курьёза и одновременно примера кое-чьего саморазоблачения можно сообщить следующее… Австрийский «историк» Элизабет Хереш, «описывая» давние события и комментируя появление в левой шведской газете «Политикен» фото Ленина с подписью: «Вождь русской революции», заявляет, что к тому времени Ленин-де уже десять лет находился вне России (ау, редакция путинско-медведевского журнала «Родина»!), и на родине его «едва кто-нибудь помнил, за исключением некоторых товарищей по партии», так что «подпись эта была абсолютно абсурдна».
Абсурдна и нечистоплотна как раз «сентенция» Хереш, что видно уже из того, как
Хереш, как биограф Парвуса, умудрилась приплести к публикации фото Ленина в «Политикен» своего героя, и — не только к этому. Скорый триумф Ленина на Финляндском вокзале Петрограда Хереш отнесла тоже на счёт якобы усилий Парвуса. Недрогнувшим пером она написала, что это Яков Ганецкий «по заданию Парвуса» «срежиссировал грандиозную встречу Ленина на Финляндском вокзале в Санкт-Петербурге — с оркестром, с цветами»…
Но здесь я забежал вперёд — пока что Ленин и его спутники лишь подъезжают к шведской столице.
На Центральном вокзале Стокгольма, куда поезд прибыл в 10 часов утра 13 апреля (31 марта) и где его встречали социал-демократы Карл Линдхаген — бургомистр Стокгольма, и депутат риксдага писатель Фредерик Стрём в окружении толпы репортёров и фотографов, Ленин передал для публикации официальное коммюнике о поездке и в заявлении для прессы сказал: «Самое важное, чтобы мы прибыли в Россию как можно скорее. Дорог каждый день».
С пути в Россию он отправил телеграмму в Женеву Карпинскому, оставшемуся для подготовки к отправке в Россию партийного архива:
«Германское правительство лояльно охраняло экстерриториальность нашего вагона. Едем дальше. Напечатайте прощальное письмо. Привет. Ульянов».