И ещё одна показательная деталь… По решению Выборгского районного комитета РСДРП(б) Петрограда на Финляндском вокзале Ленину был вручён партийный билет за номером 600. Никто из тех, кто принимал такое решение, явно не думал о какой-то особой символике, а акт получился ведь символичным. Основателю партии, её признанному — признанному прежде всего в массах — лидеру, вручается не помпезный билет за № 1, а билет хотя и с круглым номером, но, по сути, рядовой, не выделяющий его из остальной массы партийцев. И это было, подчёркиваю, символично — политический гений Ленин воспринимался соратниками из народа как свой! Хотя и возглавляющий партию, но — не на некоем «полководческом» «белом коне», а идущий по-товарищески рядом с остальными — плечом к плечу.
Ленин говорил на вокзале — вначале в «царской» комнате, отвечая Чхеидзе, кратко. Но говорил сразу по сути, завершив ответ словами: «Русская революция… открыла новую эпоху. Да здравствует всемирная социалистическая революция!» С броневика на вокзальной площади им было сказано то же самое — уже во весь голос, на всю Россию.
Затем была восторженная процессия по улицам ночного Петрограда — будущего Ленинграда, и новые краткие, но горячие речи с броневика. Хотя по большому счёту всё это были детали. Главным было то, что Ленин приехал, наконец, на Родину, в Россию!
Теперь, прибыв на Родину после десятилетней разлуки, он с ней больше не расстанется — до смерти.
ДА, БЫЛА триумфальная встреча, военный оркестр, стихийные митинги по пути… Закончилось шествие у дворца Кшесинской — тогдашнего штаба большевиков, где Ленину пришлось выступить перед провожавшими его ещё раз — уже с балкона дворца. В кратком газетном отчёте в № 24 «Правды» от 18 (5) апреля об этом было сказано так: «Вся толпа массою пошла за мотором до дворца Кшесинской, где митинг и продолжался».
А далее, пожалуй, будет наиболее верным обратиться к книге Троцкого «История русской революции»…
Отношения Ленина и Троцкого до 1917 года, в эмиграции, были почти постоянно враждебными. Ну мог ли не помнить «товарищ» Троцкий, что, например, в своей брошюре 1904 года «Земская кампания и план «Искры»» Ленин публично называл Троцкого, окопавшегося в редакции меньшевистской новой «Искры», «редакционным Балалайкиным» (ПСС, т. 9, стр. 93)?
Адвокат Балалайкин — это персонаж сатирического романа Салтыкова-Щедрина «Современная идиллия», и вот как его характеризует автор: «Я не скажу, чтоб Балалайкин был немыт, или нечёсан, но бывают такие физиономии, которые, как ни умывай, ни холь, а всё кажется, что настоящее место их не тут, где вы их видите, а в доме терпимости…»
Радовало ли Льва Давидовича такое «родство», приписанное ему Лениным? А ведь Ленин публично — в статье 1911 года, которая так и называлась «О краске стыда у Иудушки Троцкого» (ПСС, т. 20, стр. 96), сравнивал Льва Давидовича ещё и с щедринским Иудушкой Головлёвым!
И «тушинским перелётом» Ленин Троцкого называл в мае 1914 года — в брошюре «О нарушении единства, прикрываемого криками о единстве» (ПСС, т. 25, стр. 205), и пояснял при этом: «Так звали в Смутное время на Руси воинов, перебегавших от одного лагеря к другому».
Подобное вообще-то не забывается.
Вот и ещё информация к размышлению по теме… Известный читателю Брюс Локкарт, глава английской миссии при Советском правительстве в 1918 году, оставил нам вполне однозначную оценку:
«Троцкий… в качестве оппонента Ленина производил впечатление блохи перед слоном… Чичерин (тогда заместитель Троцкого по НКИД. —
Троцкий ведь был и с этой оценкой знаком! И поэтому особенно ценно описание первого дня Ленина в постфевральской России именно Троцким. Его тогда в Петрограде не было, и в своём описании он мог пользоваться лишь опубликованными воспоминаниями тех, кто тогда с Лениным был, и ещё, конечно же, устными рассказами участников событий. Но всё это было живым, без особых «испорченных телефонов», и то, что написал Троцкий, оказалось вполне достоверным как фактически, так и психологически.
Троцкий писал:
«Во дворце Кшесинской, большевистском штабе в атласном гнезде придворной балерины, — это сочетание должно было позабавить всегда бодрствующую иронию Ленина, — опять начались приветствия. Это было уж слишком. Ленин претерпевал потоки хвалебных речей, как нетерпеливый пешеход пережидает дождь под случайными воротами (очень точный образ, подходящий и для всех последующих подобных ситуаций. — С.К.) Он чувствовал искреннюю обрадованность его прибытием, но досадовал, почему эта радость так многословна… Он улыбался добродушно-укоризненно, поглядывая на часы…»
И далее: