Ленин и Парвус. Вся правда о «пломбированном вагоне» и «немецком золоте»

«Не успели отзвучать слова последнего приветствия, как необычный гость обрушился на… аудиторию водопадом страстной мысли, которая слишком часто звучала как бичевание… Все привычные формулы, успевшие приобрести за месяц незыблемую, казалось бы, прочность от бесчисленных повторений, взрывались одна за другой на глазах аудитории. Краткая ленинская реплика на вокзале, брошенная через голову оторопевшего Чхеидзе, была здесь развита в двухчасовую речь, обращённую непосредственно к петроградским кадрам большевизма…»

Далее Троцкий цитирует «Записки о русской революции» Суханова-Гиммера, и это — тоже полезное свидетельство. Суханов был «непартийный» (в смысле — не большевик) и был пропущен на собрание большевистского актива «по добродушию Каменева», — как пишет Троцкий, прибавляя: «Ленин таких поблажек не терпел». И вот что вспоминал Суханов:

«Мне не забыть этой громоподобной речи, потрясшей и изумившей не одного меня, случайно забредшего еретика, но и всех правоверных. Я утверждаю, что никто не ожидал ничего подобного…

Аграрную реформу в законодательном порядке он отшвырнул так же, как и всю прочую политику Совета (эсеро-меньшевистского соглашательского. — С.К.). Он провозгласил организованный захват земли крестьянами…

Не надо нам парламентарной республики, не надо нам буржуазной демократии, не надо нам никакого правительства, кроме советов рабочих, солдатских и батрацких депутатов!.

Только Циммервальдская левая стоит на страже пролетарских интересов и всемирной революции. Остальные — те же оппортунисты, говорящие хорошие слова, а на деле… продающие интересы социализма и рабочих масс».

Троцкий цитирует также большевика с 1910 года Фёдора Раскольникова (Ильина) — тогда 25-летне-го мичмана, руководителя большевистской фракции Кронштадтского Совета. Будущий крупный советский дипломат и наиболее известный «невозвращенец», Раскольников писал позднее:

«Он решительным образом напал на тактику, которую проводили руководящие партийные группы и отдельные товарищи до его приезда. Здесь были представлены наиболее ответственные работники партии. Но и для них речь Ильича явилась настоящим откровением. Она положила Рубикон между тактикой вчерашнего и сегодняшнего дня».

Это было действительно так. До приезда Ленина из всех крупных руководящих работников РСДРП(б) чуть ли не одни только Молотов и Сталин в Петрограде мыслили примерно так же, как и Ленин в Цюрихе, то есть — стоя на платформе немедленной передачи всей власти Советам.

Насчёт Сталина, впрочем, накопилось много лживых или весьма лживых утверждений обратного — мол, Сталин якобы был тогда ближе к позиции Каменева, лояльного к Временному правительству в вопросе о войне и т. д. Но достаточно прочесть в 3-м томе Сочинений Сталина опубликованные им в «Правде» до приезда Ленина статьи «О Советах рабочих и солдатских депутатов» (№ 8 от 14 марта 1917 г.), «О войне» (№ 10 от 16 марта), «На пути к министерским портфелям» (№ 11 от 17 марта), «Об условиях победы русской революции» (№ 12 от 18 марта), «Или — или» (№ 18 от 26 марта), чтобы понять, что на Сталина возводят, вообще-то, напраслину. Хотя и Сталин в первые дни не мыслил так радикально и неудержимо, как Ленин.

Приезд Ленина всё быстро расставил на свои места. И если ещё 21 (8) апреля 1917 года Петербургский комитет РСДРП(б) отклонил предложенные Лениным «Апрельские тезисы» тринадцатью голосами против двух при одном воздержавшемся, а Каменев оценил эти тезисы как «личное мнение» Ленина, то уже к началу мая 1917 года Седьмая (Апрельская) Всероссийская конференция РСДРП(б), проходившая с 24 по 29 апреля (7—12 мая), в большинстве своём поддержала Ленина. С этого момента поддержка массового актива партии окончательно была всегда и во всём обеспечена Ленину и тем, кто шёл за Лениным.

ПОЛЕЗНО и поучительно сопоставить с фигурой Ленина в постфевральской России фигуру постфевральского Чернова — настолько, насколько это сопоставление допустимо. И сопоставить именно в момент приезда одного и другого в Петроград и в момент приветствий в их адрес.

Эсер Виктор Чернов (1873–1952) был в своей партии авторитетом, лидером, а партия эсеров была тогда самой крупной «социалистической» партией. Поэтому, когда Чернов вскоре после приезда Ленина тоже оказался в Петрограде, встретили его — по крайней мере в Петросовете — торжественно. Ничего подобного триумфу Ленина не наблюдалось, но многочисленных и многоречивых приветствий хватало. В ответ Чернов разразился тоже длиннейшей речью. Слушавший её всё тот же Суханов, которому Чернов и эсеры были принципиально ближе, чем Ленин и большевики, отозвался о речи Чернова в следующих выражениях:

«Не один я, а многие другие эсеровские партийные патриоты морщились и покачивали головами, что это он так неприятно поёт, так странно жеманится и закатывает глазки, да и говорит без конца, ни к селу ни к городу».