Ленин и Парвус. Вся правда о «пломбированном вагоне» и «немецком золоте»

«Я должен раз и навсегда ясно сказать — ни о Ленине, ни о Кинтале (вторая Циммервальдская конференция социалистов в 1916 г. — С.К.) я не имел никакого понятия. Об этом транспорте я был поставлен в известность имперским руководством, кажется Министерством иностранных дел, лишь постольку, поскольку выдачей паспортов по тогдашней структуре армии ведали представительство Генерального штаба в Берлине или Отдел IIIb. В этом деле они следовали лишь указаниям руководства империи. Меня же только спросили: имею ли я что-либо возразить против этого…»

То есть участие германского Генштаба в «транспорте» ленинской группы было обусловлено установленным Генштабом техническим регламентом! В военное время выдачей документов по обеспечению подобной акции ведали военные власти. И по тем же законам военного времени подданный государства, воюющего с Германией, оказавшись на территории Рейха, подлежал немедленному аресту теми же военными властями. Поэтому без согласования технических деталей транзита с Верховным командованием могли возникнуть непредвиденные помехи, вплоть до крайне острых. Недаром ведь группу Ленина в проезде по Германии сопровождали военные, а не полицейские чины — по причине всё того же режима военного времени. Когда гремят пушки, молчат не только музы, но и штатская Фемида.

К тому же, с кем же ещё могли советоваться имперский МИД и политическое руководство Германии в ходе принятия решения, как не со своими собственными спецслужбами, то есть — с разведкой Генштаба? В информационных сетях бродят то ли сплетни, то ли сведения о том, что бывший шеф кайзеровской разведки Вальтер Николаи, попав в 1945 году в советский плен, ставил себе в заслугу, что принимал-де участие в «переправке» Ленина в Россию.

Могу поверить в том смысле, что с Николаи это в 1917 году обсуждали — в Берлине, и что Николаи были поручены технические детали. Ведь полковник Николаи и был тогда начальником Отдела IIIb (служба информации и контрразведка Генштаба). Но это касалось лишь внутренних отношений германских ведомств, к чему Ленин отношения, естественно, не имел.

К тому же, как свидетельствовал Николаи, задолго до того, как он был пленён советскими войсками, но уже после того, как второй Рейх рухнул — первоначально Верховное командование возражало против плана Министерства иностранных дел. Да оно и понятно — реальные инициативы всеми ходатаями адресовались дипломатам: Ромбергу в Берне, Брокдорф-Ранцау в Копенгагене, так что наиболее точную оперативную информацию имел всё же МИД. А военные — везде военные, а в кайзеровской Германии тем более: «Я зольдат и в политике не разбираюсь».

СОШЛЮСЬ ещё раз на Вернера фон Хальвега… Он отмечает, что в тот момент Германия «со всей очевидностью» боролась «за своё существование», и ей представлялось, что «пригодно любое средство»… Признаёт Хальвег и то, что столь разные «партнёры» «объединились для достижения единой цели: сидящего в Цюрихе на Шпигельглассе революционера, выступающего за всемирную революцию, выпустить как джинна из бутылки», движимые лишь одним общим побуждением — стремлением к миру.

К весне 1917 года внутреннее положение Рейха оказывалось почти катастрофическим. Хлеб и жиры заменялись суррогатами, рацион питания дошёл до минимума, потребного для существования… Не только в стране, но и в армии прибегали к суррогатам из соломы и древесины для питания лошадей, а иногда и людей. Масса населения, особенно из среднего класса, голодала. Положение в Австро-Венгрии было ещё хуже… Написавший об этом в своих «Очерках русской смуты» генерал Деникин процитировал и Людендорфа — его оценку чисто военной ситуации: «Положение было невероятно трудно и почти безвыходно. Нечего было больше думать о наступлении. Надо было сохранить резервы для обороны».

В этой ситуации впору было хвататься и за соломинку. Австро-венгерский дипломат барон Хеннет, находившийся в Берне во время переговоров «русских революционеров» (точнее — Гримма и Платтена) с германским посольством в Швейцарии, писал: «Вся эта история точно характеризуется словами одного из здешних дипломатов, который занимался данной поездкой: «Офицер, происходящий из старейшего прусского рода, должен быть придан в качестве почётного сопровождающего этому русскому революционному сброду, высылаемому в Россию, но обхаживаемому в настоящий момент с единственной надеждой в какой-то мере ускорить заключение мира — таково положение вещей»».