Что дало Ленину возможность свершить это историческое деяние? В чем секрет его воздействия? В первую очередь, он основан на исключительной силе воли и энергии этого человека, все существо которого излучало активность и готовность к действию. Революционная деятельность Ленина в значительно большей степени, чем у Маркса и Энгельса и у всех других западных и русских социалистов, была ориентирована на практические действия; по мнению Ленина, революции должны не оставаться на бумаге, а активно осуществляться; для существования Советской России правильное исполнение даже самого незначительного распоряжения важнее всех теорий. Его слова являлись не только зажигательным призывом к борьбе, но одновременно и указанием к практическому осуществлению. Сколь банальны они бы подчас ни были, однако они воспламеняли, ибо всегда указывали на цель, на конкретное действие, и несли в себе такой волевой заряд, что, казалось, сами по себе выливались в поступки. Секрет речей Ленина, будь то на массовых собраниях или в дружеской беседе, в то же время состоял в их простоте и безыскусности. Подчас обороты его речи были достаточно избитыми, но всегда оказывали воздействие, поскольку красивые, героические слова заменялись незатейливыми выражениями из повседневной жизни, понятными каждому простому человеку, пусть даже неграмотному. Характерным является наблюдение Суханова, которого поначалу, как и многих других, восхищала исключительная способность Ленина сводить самые сложные вещи к простому. Он пишет, что по сравнению с дореволюционными выступлениями Ленина, дышащими напором и силой внушения, речи в период пребывания его в официальной должности главы правительства были плоскими, скучными и тривиальными, они походили друг на друга, как две капли воды. Разве это не отражение того факта, что он был более трибуном, чем государственным деятелем?
Сила воли Ленина уравновешивалась, без сомнения, его интеллектом, хоть он и не был философом в истинном смысле и ему не по душе были умозрительные рассуждения; ум Ленина имел простую структуру, и от марксизма он почерпнул в первую очередь готовые формулы действий; философией Ленин занялся лишь позднее и довольно поверхностно. Его философия носит инструментальный характер, ибо служит преимущественно для оправдания его революционных действий. Прозорливость же его в части политических условий момента, распределения сил, слабостей противника, изменений ситуаций и возможностей была, наоборот, исключительной. В этом Ленин проявлял удивительную гибкость и умение приспосабливаться, которые, в свою очередь, являлись результатом его понимания реальной действительности и на практике сочетались с полным отсутствием щепетильности в выборе средств.
Ленин был рационалистом и утилитаристом и в помыслах, и в делах; для достижения политической цели все средства были хороши, а законы морали для него проистекали исключительно из идеологии и партийного мышления. При всей чистоте своей личной жизни он был аморален до мозга костей. Ему были не чужды сильные чувства. Он пытался обуздать их до рациональных пределов, однако их движущая сила зачастую давала мощный толчок его действиям. В кругу семьи и родных Ленин выказывал любовь и преданность, а привязанность к матери светлой полосой проходит через все этапы этой мрачно-героической жизни. Но он, вероятно, не стал бы колебаться, если бы пришлось вступить в борьбу с ближайшими родственниками и друзьями, помешавшими осуществлению его идей, хотя, впрочем, Ленин не был начисто лишен элементов великодушия и верности. Однако ненависть двигала им в большей степени, чем любовь и привязанность. Во времена наивысшего политического напряжения и ожесточенной полемики ненависть могла ярко вспыхнуть в нем, довести его до неистовства и дрожи, причем он менялся даже физически. Ненависть была одной из важнейших движущих сил его поступков.
Сдерживающая сила разума не всегда была в состоянии сразу обуздать возникшую ожесточенность, и тогда от конструктивного соперничества был только один шаг до морального унижения оппонента и до желания уничтожить его. Этой своенравной и в основе своей властной натурой двигал еще один импульс, шедший из подсознания и в значительной мере определявший все ее действия — стремление к власти. Лишь изредка эта движущая сила вырывалась наружу, как произошло на следующее утро после революции. При всей личной непритязательности и нетребовательности, при всей самоотверженности Ленин был натурой весьма эгоцентричной, для которой отождествление индивидуальной функции и всеобщих целей казалось само собой разумеющимся.