Лепестки Белладонны

Мира кинула сумку на кровать и села рядом. Сегодня она должна сообщить доктору Веберу свое решение. Отключить Тристана от аппарата или «платить за пустоту». После отъезда Джека Мира не могла уснуть и до утра читала о коме все, что смогла найти в интернете. «Мозг умер» звучало как приговор. Если сердце можно запустить, то с мозгом такой фокус не пройдет. Тристан окончательно ее покинул. Интересно, когда это произошло? Когда Мира впервые искренне извинилась перед Джеком? Или когда призналась, что считает Франка своим отцом? Или во время прогулки с Хансом, пока лепила снеговика, бегала по сугробам и чувствовала безграничное счастье? Мира упала на подушку лицом вниз. Она могла бесконечно делать вид, что от ее решения что-то зависит, но отчетливо помнила слова Джека: «Это не твой выбор. А его. Уйти».

Перевернувшись на спину, она долго смотрела в потолок и слушала любимого немецкого музыканта Bosse, гоняя по кругу песню Steine. На улице смеркалось, зажглись фонари. Целый день Мира ничего не ела и ничего не делала. Но пришло время позвонить доктору Веберу.

– Здравствуйте. Я приеду через тридцать минут. Подготовьте бумаги.

В холодильнике номера она нашла сэндвич с индейкой и съела его, не чувствуя вкуса. Приняла душ, заплела волосы в косу, примерила белое платье. Тристан любил, когда Мира надевала простые наряды: «Ты похожа на лесную фею», – говорил он. Но феи не украшали руки татуировками и не тянули с решением долгие восемь лет. «Надеюсь, ты простишь эгоистичную фею. Сегодня я буду красивой только для тебя», – обратилась она к другу.

– «Надежда – худшее из зол, она продлевает мучения» [71], – сказал доктор Вебер, заполняя бумаги. – Подумайте над этой фразой, Эльмира.

– Я подумаю над словами тех, кто мне действительно важен, – отрезала она. – Делайте свою работу. – Мира закинула ноги в армейских ботинках ему на стол. Франка бесило, когда она так делала. Бунтарская часть Миры надеялась, что доктору Веберу ее поведение тоже будет неприятно.

Но, закончив с бумагами, он поднял на нее взгляд. В бледных озерах его глаз она не увидела ничего, кроме усталости и сочувствия.

– Распишитесь здесь. – Доктор Вебер ткнул вниз листа.

Мира села ровно, взяла ручку и застыла. «Согласие об отключении от аппарата жизнеобеспечения. Пациент: Тристан Кассиль. 24 года».

Роспись вышла смазанной и украшенной кляксами чернил.

– Вот и все, – сказал доктор Вебер, забирая бумаги. – После праздника пройдет процедура кремации. Вы все сделали правильно. – Мира вздрогнула, ощутив руку врача на запястье. Отеческий жест, мягкость в голосе. – С Рождеством, Мира.

– Вас тоже, – пискнула она и резко вскочила, едва не опрокинув стул.

Коридор больницы встретил тишиной и холодом. Мира пожалела, что оставила куртку в гардеробе. Потирая озябшие плечи, она шла в направлении палаты Тристана. Но остановилась, так и не дойдя до поворота. Хотела ли она видеть, как его отключают? Как перекладывают с койки на каталку? Нет, не его. Тело. Безжизненное тело.

Подняв защипавшие глаза к потолку, Мира всхлипнула.

– Ну что, доволен? – пробормотала она. – Иди, танцуй с Дэвидом Боуи и Фредди Меркьюри. Когда-нибудь я к вам присоединюсь.

Она осеклась, заметив приоткрытую дверь. Заглянула. Оказалось, это комната отдыха. Пустая – почти все уехали на праздники.

Среди книжных полок и мягких кресел находилось пианино. Мира села на деревянную скамью и подняла крышку инструмента.

– «Было ли моим наказанием, когда я… Когда я все поняла? – Слезы мешали петь, но она упорно наигрывала мелодию и продолжала: – Больно, но я уверена, что поступаю правильно. – Музыка стала необходимой терапией. Боль – искусством. – Что я возьму с собой? Все наши истории, о которых я бы не рассказала. – Мира допела куплет и замолчала. Прикрыла глаза. И вновь ударила по клавишам. – Мне следовало знать, что любовь не всегда одинакова. Не хочу уходить, но я не могу остаться. – За нее будто пел Тристан. Он уходил. Мира не верила в переселение души, но в тот момент, порхая пальцами по клавишам, чувствовала единение с другом. Тристан прощался. Или она прощалась с ним? – И у вечности будет конец» [72].

Мира выплакала, казалось, всю жидкость в организме. Выпив воды, она записала на диктофон новую песню и долго смотрела на список контактов. Ханс. Именно его сейчас она хотела видеть, слышать и чувствовать. Но разве стоит беспокоить его в Рождество? Разве стоит его вообще беспокоить? Мира привыкла отталкивать людей, привыкла их терять.

Она вернулась в номер и забылась беспокойным сном. Но утром мысли о Хансе не покинули ее голову. И Мира поддалась. Будь что будет.