Лепестки роз

С чем виноградин сравнить намёки на несравнимость,
                                             Абу Нувас?
Как будто юность их изваяла из песен жизни, Абу Нувас.
Едва коснёшься – и хмель проснётся и в жаркий пурпур
                                                                    окрасит губы.
Как будто губы ширванских женщин, они пьянящи,
                                            Абу Нувас.
Как будто кубок вина хрустальный, они прозрачны,
                                            Абу Нувас
Как будто Земзем[1]

, как будто Каусар струят в них                                                          сладость, Абу Нувас.
Прикосновенье родит желанье, как бы с губами сливая губы.
Как будто груди моих любовниц, они округлы,
                                            Абу Нувас.
Как будто звёзды в пучинах неба, они мерцают,
                                            Абу Нувас.
В них шeпот ветра, улыбки солнца, земная свежесть,
                                            Абу Нувас.
Не прикоснёшься – жить не стоит, а прикоснёшься –
                                                              сгоришь от страсти.
Как будто бёдра моих наложниц, они упруги,
                                              Абу Нувас.

В багдадский полдень, в тяжёлый жар,

Когда свернулся клубком базар,
Молчат, уткнувшись в лазурь, дворцы,
Под сказки дремлют в садах купцы.

Восток и запад спрямляют лук

По минарету ползёт паук,
Комар супруге поёт: «Ля-иль!»[2].
В кофейнях нищий глотает пыль.

Уходит Дигла[3]

в свои пески,Ложится буйвол на дно реки,
И лишь, бросая в песок следы,
Бежит разносчик: «Кому воды!»

В багдадский полдень, в урочный час

Пришёл к халифу Абу Нувас,
Поэт придворный, певец вина
И женской ласки – любви струна.

Рукой прикрывши усмешку глаз,

Другою – сердца певучий саз[4],
Он сплёл из лести узорный бейт[5],
Каких не слышал и сам Кумейт[6].

Халиф поэта не услыхал:

Он забавлялся с прекрасной Хал[7],
Царь эфиопов ему прислал
В подарок этот бесценный лал[8].

Невольниц властных слуга и бог

Холодным взглядом певца ожёг.

Упали тени певцу в чело,

Обиды чувство его сожгло.
Вскипело сердце – и тот же час
Дворец покинул Абу Нувас.

Но, полон думы о тех двоих,

Он на воротах оставил стих:
«Мой ненужный стих зияет посреди твоих дверей,
Как зияет ожерелье на любовнице твоей».

Прошло мгновенье – и страж донёс:

«Венцу вселенной – ничтожный пёс,
Твои ворота черней чернил:
Нувас безумный их осквернил.

Ключу Сезама, презрев хвалу,

Поэт ослепший изрёк хулу.
Не знает страха! И чужд стыда!»
Халиф разгневан: «Подать сюда!»

Приказ исполнен – и в тот же час

Вошел в ворота Абу Нувас,
Но мимоходом, достав чернил,
Он букву в каждой строке сменил.

Халиф ломает любви кольцо,

Чернее бури его лицо.
«Печать шайтана, собачья кровь!
Так вот кому я дарил любовь!

Пророк не даром – да чтится он! –

Из Мекки выгнал поэтов вон.

Клянусь: не будет тебе удач!

Молись аллаху: к тебе в закат
Прибудет, – волей моею свят,
За головою твоей палач».

Поэт смиренно простёрся ниц:

«О, свет в решётках моих ресниц,
Зенит ислама, звезда времён,
Копьё и панцирь земных племён!

И смерть услада, коль бремя с плеч

Твоей рукою снимает меч.
Но, правоверных сердец эмир,
К словам аллаха склонивший мир,

Тебе известен удел певца:

Безмерна тяжесть его венца.
Глотая зависть, в годах враги,
Подстерегают его шаги.

Капризно слово: перевернуть

Его значенье – трудней вздохнуть,
Ты сам на надпись мою взгляни,
Потом – помилуй или казни».

Гоня внезапно восставший стыд,

Идёт к воротам Харун Рашид[9]
А там, как будто два голубка,
Прижались нежно к строке строка:

«Мой ненужный стих сияет посреди твоих дверей,

Как сияет ожерелье на любовнице твоей».

Поэт халифу к ногам упал.

Халиф поэта поцеловал.
«Ты- мозг поэтов. Но ты бедняк.
Клянусь аллахом – не будет так!

Ты был нижайшим в моей стране.

Теперь ближайшим ты станешь мне.
Врагам навеки закроешь пасть:
Тебе над ними дарую власть».

Он долго смотрит в глаза ему,

В рабе такому дивясь уму,
В ладоши хлопнул – и в тот же час
Осыпан златом Абу Нувас:

Повёл бровями- и в тот же час

Бессмертным назван Абу Нувас.
Потом простился – и в тот же час
Багдад покинул Абу Нувас.