Лермонтов и христианство

В отмеченных произведениях поражает поистине чудный дар Лермонтова воплощаться в тему, эпоху и в характер людей, её определяющих. Необычайно остро и убедительно явленный в «Песне про купца Калашникова» и стихотворении «Бородино» дар этот особенно ярко и красочно проявляет себя тогда, когда поэт погружается в глубины событийно доисторического, а духовно надисторического бытия. Возможно, потому, что поэт, будучи свободным от «хорошо узнаваемых» и по этой причине «стёртых» событий и образов, мог без помех воссоздавать реальность в её событийной и духовной истинности. Поразительно, что даже самые отдалённые временные отрезки под волшебным пером поэта оживают в образах, а в «пересказе» их уподобляются нетленному документу!

XI. Феномен Лермонтова

«От него в Пятигорске никому проходу не было. Каверзник был, всем досаждал. Поэт, поэт! Мало что поэт. Эка штука! Всяк себя поэтом назовёт, чтобы другим неприятности наносить…» (Доп. XII).

Из воспоминаний современников о Лермонтове

1

Такого и подобного рода обличения Поэта, как мы уже говорили в начале повествования, красной нитью проходили, пожалуй, через всё XIX столетие. Поскольку живы были ещё те, кто сплетал кровавое нутро этих «нитей». О том, что при жизни сам Лермонтов не заблуждался относительно своего окружения, свидетельствует горько-безнадёжное хладнокровие, с которым поэт отдавал себе отчёт в «друзьях»:

Мои друзья вчерашние – враги,
Враги – мои друзья,
Но, да простит мне грех господь благий,
Их презираю я…
Вы также знаете вражду друзей
И дружество врага,
Но чем ползущих давите червей?..
Подошвой сапога.

1841

И всё же оговорим здесь «летучесть» настроений поэта, явленных в этом жестковатом экспромте. Их временность, даже если они отметили себя в его текстах. Словом, принимая во внимание то, что презрение не возникает беспричинно, следует осознавать меру собственной ответственности при оценке жизни и судьбы человека, отмеченного великим даром. Ещё и потому, что именно гению дан некий «объём» знаний и дел; именно ему «поручено» привнести их в мир. Что касается способов реализации дара, то ниву труда не следует ассоциировать с возделыванием ни на что не годной (особенно в миру) «тяпкой» безмятежной покорности, непрекословной услужливости и дочернего им пораженческого «мировозделывания».

Об этом тоже сказано в древней Книге, раскрывающей диалектику Бытия: «Всему своё время, и время всякой вещи под небом. … Время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий; …Время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру» (Еккл. 3:1, 5, 8). Этически равноценные, эти категории, в ином контексте приобретая ложный смысл, могут привести к большому злу, в особенности, если будут задействованы не в своё время. Нынче, казалось бы, не то, ибо давно почили и обличители, и отрицатели дивного гения. Однако и здесь зло показало свою живучесть, так как выжили «идеи» тех, кто не заслуживает памяти. Овладев массами, они стали, как сказано в источнике, «материальной силой» (тут можно было обойтись без кавычек, но оставим как есть). И всё же не будем о них. Вернёмся лучше к главной теме настоящей работы, коей является религиозность поэта.