— Я не знаю, Лухан. Я уже ничего не знаю. Я настолько запутался, что не имею ни малейшего понятия, что происходит и что делать дальше. Я просто хочу все бросить и уехать с Минсоком куда-нибудь очень далеко, потому что здесь мне невыносимо. В этом теле, в этом мире мне невыносимо. Все так непривычно, неприятно и неуютно. Я устал. Я соскучился по кораблям и бескрайнему океану. По небу. По полетам куда-нибудь к вершинам заснеженных гор, где прохлада остужает голову. По ночным крышам Праги соскучился, по шпилю Нотр-Дама… После всего что я видел и пережил, быть загнанным в ловушку четырех стен сеульской квартиры и бытовухи невыносимо. Это так же невозможно и тесно, как впихнуть мою любовь к Исину в рамки вашего банального понимания. Она больше, она шире, она всеобъемлющая. Я люблю его всем своим существом и скучаю по нему всем сердцем. Как по небу, по океану и крышам.
Лухан облизал пересохшие губы. Он не мог отвести взгляда от лица Чондэ. От его мечтательных и грустных глаз, устремивших взор к небу. Они были черными как ночь, и такими же бездонными как бесконечное небо над головой. На секунду у Лухана защемило сердце. От невероятного лица Чондэ, в котором острые и угловатые линии мешались с мягкими, и от его слов, которые хотелось услышать в свой адрес. Однажды. Хоть от кого-нибудь. Так красиво и искренне это прозвучало, что сердцу стало больно. И Лухан пожалел, что не его Чондэ любил. Даже не был уверен, что хоть кто-нибудь его так полюбит, как Чондэ Исина. Теперь ему было невыносимо.
— Вот тебе и ответ, — проглатывая горечь и зависть, тихо произнес Лухан, опуская взгляд и отправляя в рот щепотку чипсов. — Простой и понятный.
— Вот только не на тот вопрос, — усмехнулся Чондэ.
— Ты любишь его, какое имеет значение остальное?
— Я люблю его, но любит ли он меня? Какой в этом смысл если нет?
— Да такой, — Лухан стиснул зубы, — хватит бабушку лохматить. Ты хоть раз говорил ему о том, что любишь?
— Говорил, — кивнул Чондэ.
— А говорил как и насколько сильно?
— Нет.
— Вот и скажи. Просто скажи. Если он будет знать, что ты действительно его любишь, что он тебе нужен, то и его ответ может измениться.
— Тебе, наверно, кажется, — медленно проговорил Чондэ, рывком выпрямляясь, — что любовь способна победить все. Что если она есть, остальное просто не имеет значения.
— Да, а разве это не так? — бровь Лухана дернулись в замешательстве.
— Дело в том, что любовь, которая побеждает все — расхожий стереотип. Ничего она не побеждает. Она лишь дает мотивацию, все остальное делает упорство, целеустремленность, сила духа и прочее. Сама любовь ни на что не годное чувство. Бесполезное.
— Тогда какой в ней вообще смысл? — обиженно произнес Лухан, чувствуя, как в груди что-то защемило. Неприятно, болезненно, аж до слез.
— Я и сам не знаю. Знаю лишь, что иногда одной ее просто недостаточно, чтобы выйти на счастливую концовку, потому что если бы дело было лишь в люблю/не люблю, все бы было значительно проще. Но мы столкнулись с обстоятельствами, о которые она разбилась вдребезги. Все, что нам осталось, это собирать ее осколки… Иногда любовь — это бремя. Именно она мешает нам с Исином быть счастливыми. Мы бы могли, только не вместе. А сейчас и вместе, и порознь мы не можем. Я не знаю, что мне с этим сделать.
— Сделай хоть что-нибудь, — с надрывом попросил Лухан, будто это его любовь сейчас стаптывали ногами до хрустальной крошки. — Не важно что. Просто сделай. Иначе какой в этом смысл? Во всем этом? Если даже у вас ничего не выходит, то… что же будет со мной?
Лухан болезненно поджал губы. Ему отчего-то было больно. Кажется, он настолько пропитался этой историей и любовью Чондэ, что сам готов был бежать к Исину, барабанить в дверь, сбивчиво что-то объяснять, пока тот не поймет. Так нельзя. Он не должен. Если люди любят друг друга, они должны быть вместе. Должны быть счастливы. Лухан хотел в это верить. Не хотел, чтобы его веру в любовь так вероломно уничтожали. Ведь это было единственное, во что он продолжал верить. На что он надеялся. Каким бы он ни был реалистом, как бы не открещивался от романтики, в нем все равно теплилась надежда, что однажды и в его жизни будет любовь. Настоящая, всепоглощающая. Такая, как у Чондэ.
Молчание повисло тяжелым покрывалом. Чондэ вытащил из смятой пачки сигарету и закурил. Тяжело было. Почему-то им двоим тяжело. И ответственность за это чувствовал Чондэ. Загрузил, загрустил. Нужно было что-то делать.
Он посмотрел на Лухана, который задумчиво пожевывал снеки, иногда поджимая губы, чтобы проглотить ком в горле. Тот как-то странно реагировал на происходящее. Не столько сочувствовал, сколько сам переживал. Чондэ не нужно было, чтобы к его страданиям добавлялся еще один страдающий. Это его крест, у Лухана есть свой. Пусть его несет. Он полегче.
— Не будь таким пессимистом. Улыбнись, — Чондэ зажал сигарету зубами и потянул руки к Лухану, чтобы пальцами приподнять уголки его губ. — Все у тебя будет, не сразу, но будет. Ты никогда не задумывался о том, что чего-то действительно стоящего есть смысл подольше подождать?