Les Arcanes. Ole Lukoie (СИ)

И вот теперь Лухан сидел на крыше, слушал о том, как много произошло в жизни этих троих общих событий, о которых он не был в курсе, и понимал, что их миры это две параллельные. Они никогда не пересекутся. А он ведь так хотел быть частью их мира. Только сейчас, когда он слушал истории об Исине и Минсоке, которые рассказывал Чондэ, он понимал, как тесно эти трое связаны между собой. И настолько же, насколько это было увлекательно и интересно, настолько же разочаровывающе, потому что Лухан явственно осознавал, что сейчас перед ним сидит человек, у которого есть Исин и Минсок, и что бы ни случилось, все у них будет хорошо, а у Лухана ни Минсока, ни Исина не было. Он был один. Вот прямо как сейчас на этой крыше, когда слушал истории о мире, частью которого не является и никогда не сможет стать. Наверно именно это и стало главной причиной того, почему он так сильно хотел убежать. Не из-за нападок Минсока, не из-за разочарования в себе, а из-за жгучего одиночества и неприкаянности. Он просто не ощущал себя частью чего-то большого и важного, чувствовал себя чужим, как тот скучный парень с грустными глазами на шумных вечеринках, который тихонько сидит в углу и прибухивает, потому что не может влиться в тусовку, поддержать общее настроение, стать своим в доску, и ему ничего не остается, кроме как одиноко сидеть в стороне и с тусклой улыбкой смотреть на чужое веселье.

Чондэ много шутил и заразительно смеялся над историями Лухана. Он казался таким открытым и доброжелательным, таким заинтересованным, что Лухан неосознанно начинал цепляться за него как за последнюю ниточку, связывающую разные миры. Он превращал Чондэ в свой якорь, ибо верил, что он то самое ключевое звено, которое связывает всех. Центр. И если держаться за него, что-нибудь обязательно да выйдет.

Лухан сам не заметил, как в запой начал рассказывать о своих отношениях с Минсоком, смеясь над всем тем, что раньше его так удручало. Все эти раздраженные фразы, недовольные взгляды, подзатыльники и пинки. Среди всего этого он неожиданно для себя стал отыскивать ненавязчивую, иногда вынужденную, но все равно нежную заботу. Больше не было обиды. И если честно, рассказывая об этом, Лухан начал осознавать, что это было лучшее, что с ним случалось. Это походило на воспоминания о беззаботных школьных деньках, когда дурачишься и делаешь глупости со своими друзьями. В памяти остается только хорошее, только солнечные дни, в которые вновь хочется вернуться, а все беды превращаются в забавные истории, в которых познаются друзья. Вот так Лухан это ощущал. Вероятно был уже изрядно пьян или устал красить свою жизнь в краски унылой серой гаммы.

Чондэ поддакивал, удивлялся, давился снеками в приступе хохота или забрасывал Лухана чипсами, когда тот в своей истории принимал наиглупейшее решение. И Лухану ничего не оставалось, кроме как смеяться вместе с Чондэ, просто наслаждаться этим вечером и чувством свободы. На душе становилось легко. Лухан с наслаждением подставлял разгоряченные из-за алкоголя щеки прохладным порывам ветра, и ощущал прилив сил и желание жить.

Откровенность сближала. Стена, поначалу разделяющая двоих, давным-давно рухнула. Им было комфортно вдвоем, как не было ни с кем уже долгое время. Сами того не понимая, они стали друг для друга опорой в нужный час. Не дали друг другу упасть. Жаль лишь, что это случилось так поздно, ведь столько ненужных движений можно было избежать.

В бутылке осталось всего на пару глотков, и почему-то потянуло на безрассудства. Лухан неотрывно, без стеснения смотрел в черные глаза Чондэ, уходя на самое их дно, захлебывался в подступающих эмоциях, разрывающих грудь, и терял опору, уносясь далеко, гонимый ветром. Он был очарован Ким Чондэ. Как никем и никогда не был. Впервые в жизни ощущал такое сильное влечение к кому-нибудь, и начинал понимать, почему весь этот мир вращается вокруг него. Наверно, да что там, абсолютно точно, Минсок и Исин чувствовали ровно то же самое, что и сейчас Лухан.

Повисла тишина. Они уже несколько часов вели странные разговоры по душам, и вот настал тот момент, когда слова закончились. Как и алкоголь. И если бы у них была вторая бутылка и возможность напиться до беспамятства, они бы обязательно ей воспользовались, коротая остаток вечера и часть ночи за философскими разговорами о жизни, но… пить было нечего, а без дозаправки никакие стоящие темы на ум не шли. Лухан печально смотрел на тонкую полоску виски на донышке бутылки, съедаемый желанием догнаться. Он уже был изрядно пьян. Язык стал заплетаться, голова шла кругом. Под действием алкоголя и мир изменился. Стал приятнее, что ли. И проще. Умом-то парень понимал, что пора сворачивать вечеринку и трезветь, потому что завтра работать, но черту, когда можно было безболезненно остановиться, он уже прошел.

— Ты хороший парень, Лухан, — вдруг произнес Чондэ, вальяжно откидываясь чуть назад и упираясь руками в крышу у себя за спиной, — мы могли бы подружиться, если бы ты не был влюблен в Минсока.

— Я не влюблен в Минсока, — протестующе вскрикнул Лухан.