Лес повешенных лисиц

– Совесть меня никогда не мучила. Я могу что угодно украсть, совершенно не парясь. Конечно, у вдовы какой или у пьяницы я последнее брать не стану, но не потому, что мне жалко этих бедолаг, а скорее потому, что им самим негде взять. Я спокойно мог бы вычистить дом убитой горем вдовы – и такое бывало. В Керава я вывез у одной бабы всю мебель из гостиной. Антиквариат, хорошо продался. По тому делу меня не нашли, да и не найдут – истек срок давности преступления, а старуха померла. Не смогла унести мебель с собой в могилу. Я и правда негодяй, ну и что с того? Может, такая жестокость кажется бахвальством, но профессиональный преступник обречен на провал, если после каждого дела будет стараться не принимать все близко к сердцу. Это очень ослабляет. Нужно с самого начала быть бессердечным и злым, работа есть работа, вот моя позиция.

Майору хотелось знать, что Ойва Юнтунен думает о тюрьмах. Неужели повторные наказания не исправляют преступника?

– Раз пятнадцать я сидел в тюрьме. Нужно признать, что тюрьма – темная сторона в этой профессии. Мечта была бы, а не работа, если бы не приходилось периодически сидеть в кутузке. Скрываться, как мы здесь в лесу, – еще куда ни шло, но от тюрьмы я так и не научился получать удовольствие. Первые разы был просто ад, и я много раз задумывался, не заняться ли чем-то другим. Заключенного как будто опускают до уровня животного. Гремят тяжелые металлические двери, слышишь эхо в коридорах, и никуда не уйдешь. Сам ничего решать не можешь, все заранее определено. Хочешь поболтать – вечно одни и те же темы: братва только и умеет говорить о *зде, водяре, ходках и побеге. Я никогда не любил вспоминать свои ходки. И не желаю, чтобы другие знали о моих методах работы. Иногда хотелось поговорить, например, о политике, об обществе, об искусстве, но заключенные в этом ничего не смыслят. Жизнь в тюрьме мрачна и одинока. Иногда я думал: будь у меня выбор, я бы лучше пошел на работу, чем в тюрьму.

– Ты когда-нибудь кого-нибудь убивал? – спросил майор Ремес.

– Нет. Насилие для меня грубо и низко. Есть в этом что-то преступное – лишить другого человека жизни. Я встречал мужиков, которые стреляли в людей, травили, резали шейные артерии, разбивали головы кирпичом. У меня были такие сокамерники. Они всегда такие серьезные. Сидеть в тюрьме с убийцами очень скучно. Я не встречал пока ни одного веселого убийцы. Выпивши, и убийца может чуть расслабиться, но в тюрьме они все трезвые. Так себе компания.

Ойва Юнтунен вспомнил своего подельника Сииру.

– Однажды я познакомился с очень жестоким парнем. Убийца-рецидивист, несколько человек, наверное, убил. Зовут Сиира. Я подговорил его грабануть золото, он сделал. От него я тут теперь и прячусь. По-моему, неразумно делиться добычей с таким зверем.

Ойва Юнтунен рассказал майору о Сиире. Что Сиира скоро выйдет на свободу, а может, уже вышел и ищет его, Ойву.

– Вообще, убийцы – народ глупый. Но у этого чертяки ум есть. Это и плохо. В бизнесе обычно стараются минимизировать риски, это одно из ключевых качеств любого мало-мальски талантливого бизнесмена. В преступном мире, наоборот, бездумно идут на любой риск, совершают совершенно лишние преступления, жадничают, транжирят и пьют. Вот почему тюрьмы переполнены непрофессиональным сбродом. Появилась система, которая и не была бы нужна, если бы преступники сосредоточились лишь на тех делах, за которые не будешь арестован. Если бы преступники меньше рисковали по-глупому, от института тюрьмы можно было бы вообще отказаться. Но это в теории, а на практике, конечно, как только не будет арестов, преступность сразу вырастет. Число преступников увеличится в несколько раз… Я думаю, большинство людей стали бы совершать преступления. Бандитских группировок стало бы больше, желанный кусок сразу уменьшился бы. В результате, когда нечего стало бы грабить, воцарился бы хаос. Преступность задохнулась бы в силу собственной невозможности. Красиво звучит, что скажешь, Ремес?

– Вот о чем ты, значит, в тюрьме думал?

– С точки зрения общества, нынешняя система, разумеется, лучше: количество преступников, их популяция контролируются властями. Это что-то вроде регуляции поголовья, типа осенней охоты на лося. Представь-ка, Ремес, что преступники – это лоси. Сколько лосей осенью отстреливают в Финляндии?

– Тысяч пятьдесят-шестьдесят.

– Допустим. Повреждение саженцев, аварии с участием животных, потери урожая – все это остается в допустимых рамках, если каждый год отстреливать шестьдесят тысяч лосей. Тем самым выжившим лосям гарантировано достаточно места на пастбище. В результате мы имеем качественную лосятину и мир в стране. Тем же занимаются полиция и судьи. Ежегодно задерживают, ну, две тысячи преступников, их отправляют в тюрьмы. Тут действуют более цивилизованно: преступников не забивают, как лосей, но цель та же. Лишних лосей – в суп, лишних бандитов – в тюрьму. Часть популяции всегда должна быть вне пастбища. Вот так все устроено в обществе.

Ойва Юнтунен пристально посмотрел на огонь, его губы скривились в подобии улыбки.