Лес повешенных лисиц

Ойва Юнтунен прикинул, куда завалится сосна, выбирая подходящее для приземления место. Падение будет сложным: внизу каменистый, покрытый тонким слоем ягеля склон. Прекрасная возможность познакомиться с лишайником близко, как никогда. Как знать, может, вообще последний раз живьем.

Наконец огромная сосна накренилась. Она несколько раз выпрямлялась, как будто набирая скорость, но, когда майор, выпучив от напряжения глаза, толкнул дерево сильнее, таежный гигант стремительно полетел вниз. Вместе с Ойвой Юнтуненом.

Красиво падал суровый великан! Хрустнуло многовековое основание. Крупный ствол медленно, с достоинством наклонился. Зашумела густая крона, когда гигант и правда устремился к земле. От внезапного порыва ветра на глаза Ойвы Юнтунена навернулись слезы. Он решил бороться до конца.

Какое-то мгновенье Ойва Юнтунен испытывал смертельное наслаждение, падая вместе с грохочущим великаном вниз, на склон горы. Из горла вырвался отчаянный крик, не предсмертный вопль или просьба о помощи – скорее твердая решимость и готовность стоять на своем до конца. Казалось, вся северная природа перевернулась с ног на голову. Опрокинулась Куопсувара, Юха-Вайнан Маа взлетел взлетел на небо, потом в глазах несчастного негодяя потемнело. Он отлетел на несколько десятков метров вниз по склону, как будто его с силой выбросило из капсулы при жестком катапультировании. Огромная сосна с треском рухнула на землю. Над девственной тайгой вновь повисла тишина.

Майор Ремес устало опустился на пень. Мозолистыми руками он закрыл потное лицо. Только что он повалил самое большое в своей жизни дерево и при этом впервые в жизни убил человека. Откуда-то с горы прибежал встревоженный Пятихатка. Он бесстрашно помчался к безжизненному телу Ойвы Юнтунена, обнюхал несчастного, лизнул красным языком ухо профессионального преступника и огласил воздух сдавленным визгом. Потом серьезно взглянул на майора Ремеса. Майор отвел взгляд, тяжело встал и подошел к жертве. Пятихатка зарычал и убежал от майора в лес.

Глава 12

Едва держась на ногах, майор Ремес склонился над товарищем. Тот был в плачевном состоянии. Без признаков жизни.

Майор Ремес глубоко раскаивался. Теперь он понял, что совершил последнее дело – убил чужого невинного человека. Как он мог докатиться до подобного безумия?

Ойва Юнтунен лежал, свернувшись калачиком в позе зародыша, между двух кочек ягеля. Комары сразу принялись сосать кровь, облепив лицо безучастной жертвы. С точки зрения комаров, без разницы, жив человек или мертв, главное, чтобы кровь была свежей. Майор согнал насекомых с лица товарища. Тяжело вздохнул:

– Ох ты господи…

Майор пощупал пульс, однако, пребывая в сильнейшем возбуждении, не смог понять, бьется сердце Ойвы или нет. Встав на четвереньки и опустив голову к самому лицу поверженного приятеля, он попытался уловить его дыхание. Пришлось признать: Ойва не дышал. Из одной ноздри на верхнюю губу стекала струйка ярко-красной крови.

Мокрым от пота носовым платком Ремес вытер кровь, уложил Ойву поудобнее и принялся делать ему искусственное дыхание рот в рот. Он энергично нагнетал кислород в легкие Ойвы под таким сильным давлением, что на несколько воздушных шаров бы хватило. Одновременно майор массировал сердце. Он действовал очень энергично – возможно, сердце Ойвы и остановилось, но ему скоро вновь придется качать кровь, если оно вообще планировало остаться в груди своего владельца. Стремительное растирание и шумное искусственное дыхание в течение пяти минут дали результат. Майор заметил, что покойник стал оживать. Изо рта Ойвы вырвался странный вздох, сердце встревоженно забилось. Майор Ремес немного понаблюдал за воскрешением из мертвых, поправил тело раненого, радостно вздохнул и закурил.

– Слава богу. Ожил чертяка.

Майор притащил из дома старые сани, на которых возили воду. От полозьев аж искры летели, когда Ремес мчался на место трагедии. Со всей возможной осторожностью он переложил бесчувственного товарища на сани и отвез домой. Он бережно уложил Ойву Юнтунена на кровать начальника и укрыл.

– Жилистый тип, надо сказать.

Майор положил на лоб больного влажное полотенце и взбил подушку помягче. Сняв с товарища сапоги, расстегнул пуговицы на рубашке. Руки пострадавшего майор на всякий случай сложил на груди крестом.

Ойва Юнтунен не приходил в сознание до следующего дня. Для майора это были тяжелые часы. Он без конца разговаривал сам с собой, раскаиваясь и молясь, чтобы товарищ выжил. Он даже несколько раз пытался поплакать, но ничего не вышло. Слезные протоки у майора давным-давно наглухо закрылись.

Утром, после бессонной ночи, Ремес сварил крепкого мясного бульона и со всей нежностью, на какую только был способен, накормил больного. Он приоткрыл челюсти раненого и сцедил бульон в горло. Кадык сделал несколько рефлекторных скачков, мясной бульон исчез в желудке. Теперь пациенту не грозило обезвоживание.