На рождественском столе чего только не было! Всевозможные деликатесы, русские блюда, особые финские яства, и все это венчали два дымящихся фаршированных глухаря. В стопках плескалась беленькая, в бокалах побольше переливалось прозрачное розовое шампанское. Наска прочитала молитву на церковнославянском. Ремес, покашливая, попытался произнести рождественскую проповедь и действительно довольно многое вспомнил.
После трапезы Агнета и Кристин исполнили эротический танец гномов. Затем передвинулись к горе подарков, внезапно выросшей под елкой. Ремес разошелся и пустился вприсядку: он утверждал, что научился у русских военных, когда те приезжали на военные учения в его батальон.
Веселье прервал стук в дверь. В избушку вошел запорошенный мужик и поздравил всех с Рождеством.
Олений полицейский Хурскайнен! Он приехал из Рованиеми и под мышкой зажимал упакованные в красивую бумагу рождественские подарки. Зажгли свечи. Хурскайнена накормили и разрешили раздать подарки.
Ойва Юнтунен получил электрическую зубную щетку, женщинам Дед Мороз принес очень смелые наряды, майору Ремесу – роскошный финский нож. Но самым лучшим подарком оказалась великолепная икона для Наски. Тронутая до глубины души, старушка страстно целовала святые лики. Икону установили над изголовьем ее кровати и зажгли перед ней красивую антикварную лампадку.
– Господи помилуй, – шептала Наска иконе со слезами на глазах.
Когда все подарки были розданы, Хурскайнен рассказал, что продал золото в Рованиеми. Его оказалось тысяча семьсот пятьдесят граммов с хвостиком, и он получил за него больше ста тысяч марок. Он решил как-то отблагодарить хороших людей из Куопсувара и потому привез им скромные презенты.
– В середине января меня переводят на юг, в Хювинкя. Больше не буду потеть у костра и дергать окоченевшими руками карбюратор снегохода. Сажать молокососов в кутузку – это фигня, не то что пасти этих чертей в Лапландии, – весело рассказывал Хурскайнен. – Долги по алиментам я погасил и детям отправил подарки к Рождеству – приставку и водяной пистолет. Малышне понравится!
За окном усыпанное звездами небо, мороз достиг градусов двадцати.
Во дворе горел фонарь из снега, который соорудил Ремес. Небосклон озаряли сполохи северного сияния. Одинокий заяц грыз осиновую кору. Из Леса повешенных лисиц доносилось тоскливое завывание волка.
Майор Ремес достал из рюкзака еще один рождественский подарок. Это была полуметровая палка, завернутая в бумагу с изображением зайцев в гномьих колпаках.
– Мы и про Пятихатку не забыли, – произнес майор.
Обитатели Куопсувары вышли на крыльцо. Ойва Юнтунен свистнул лисенка, который как раз вылизывал оставленную ему за баней банку с тушенкой. Зверек пришел в освещенный двор и, увидев полицейского Хурскайнена и всех остальных, слегка оскалился. Майор Ремес бросил ему подарок, к которому лисенок вначале отнесся с подозрением, однако не удержался и все-таки содрал обертку. Увидев, что внутри совершенно новая, обалденно пахнущая искусственная кость, он взвизгнул от радости и убежал с ней в лес.
– Угодили, – сказал Ойва Юнтунен.
Вернулись в дом, женщины продолжали водить хороводы, а мужчины пели рождественские песни, время от времени чем-нибудь закусывая. Однако больше всего собравшимся понравился исполненный Кристин на датском языке гимн «Земля так красива».
Песня закончилась, и все какое-то время сидели молча. Потом Наска сказала, что устала и поблагодарила за подарки. В честь праздника старушка приняла две таблетки от сердца. Обычно она довольствовалась одной, хотя иногда ей казалось, что сердце вот-вот разорвется. Она несколько раз перекрестилась перед иконой, затем погасила свечку и забралась под чистые простыни. Перед тем как уснуть, она подумала, что это, видимо, ее последнее Рождество. Что ж, зато оно было самым прекрасным. Наска уснула под успокаивающее мурлыканье Ермака.
На жилой стороне молодежь еще долго веселилась. Вокруг елки женщины в черных ботфортах исполняли танец гномов, вертели попами и пели задорные песни. Пили, ели и следили, чтобы огонь не погас. Спать легли уже на рассвете.
Когда свет погасили, майор Ремес, пробравшись к кровати Наски, осторожно дотронулся своей шершавой рукой до морщинистого лба и убедился в том, что старушка спит спокойно. Затем сходил в комнату, взял со стола большой кусок глухаря и положил в миску Ермаку. Майор поднял кота с кровати и отнес к чашке. Глаза Ермака так и сверкали в темноте, пока он уплетал свой рождественский кусок. А шерсть вспыхивала синими огнями, когда Ремес его гладил.