Лес повешенных

Нога вскоре зажила, и Апостола перевели в санчасть, поближе к фронту, между тем как в госпиталь прибывали все новые и новые раненые. В полковом лазарете он провалялся еще добрый месяц, лежал в боксе один-одинешенек на первом этаже в конце коридора. Петре дежурил подле его койки дни и ночи, стараясь предупредить любое желание. Каждое утро после врачебного обхода Петре проникновенно читал вслух «Сон богородицы», и Апостол, хоть и не в силах был еще понимать слова, умиленно слушал его. Само чтение и присутствие Петре действовали на него успокоительно. От Петре Апостол узнал, что с ним стряслось в ту самую ночь... Когда атаку русских успешно отбили, Петре после полудня отправился на розыски «господина офицера» и с трудом нашел его, раненного в грудь, лежащим на дне глубокой ямы, да еще засыпанного землей – и приволок в лазарет. Рассказ денщика напомнил Апостолу, как он оказался на передовой в ту ночь и чему помешала начавшаяся атака русских. В нем опять проснулось острое желание бежать... Но он подумал, а случайно ли то, что с ним произошло? Не есть ли это перст божий? Не знак ли это судьбы? Три дня он мучался, ища для себя выхода, и в конце концов пришел к смиренному выводу, что с судьбой спорить бессмысленно и спасет его только смерть. Однако смерть теперь казалась ему куда страшней, чем румынский фронт. Напрасно он пытался раздразнить свое самолюбие, обвинить себя в трусости, ничего у него не получалось – жажда жизни была сильней его и упорно нашептывала: «Главное – это ты, а уж потом все остальное!»

И однажды ночью во время бессонницы его вдруг осенило: нет, не зря судьба распорядилась с ним именно так! Она дала ему указание. Зачем переходить к русским, когда можно перейти к своим? Кем он будет для русских, как не перебежчиком, трусом, дезертиром, шкурником, спасающимся от войны в плену? А для румын? Человеком, не пожелавшим предавать свой народ, повернувшим оружие против истинных врагов... Как же он сразу этого не понял, почему испугался румынского фронта? Спасибо судьбе, что надоумила его. Надоумила и нс дала умереть... Теперь он знал доподлинно, что, если у человека есть цель, искать убежища в смерти – малодушие.

С этого дня в душе его наступила тишь, мысли, как верные рабы, оберегали его покой. Но постепенно в нем росла неприязнь ко всем окружающим, чужим для него людям, неприязнь к врачам, лечившим его, к сестрам милосердия, ухаживающим за ним, к офицерам, лежавшим обок с ним. Он был рад, что врачи запретили ему говорить, это освобождало его от необходимости общаться с кем бы то ни было. Как-то в госпиталь прибыл сам генерал Карг, сопровождаемый целым выводком щеголеватых штабных офицеров, прибыл специально для того, чтобы вручить Апостолу золотую медаль за доблесть. Апостол, воспользовавшись данным ему правом молчать, не произнес в ответ предусмотренные ритуалом слова благодарности и верности присяге.

А месяц назад к нему в палату подселили поручика Варгу. Апостол обрадовался старому приятелю. Варгу ранило той же ночью, что и Апостола, ранило в левую ногу, и он тоже долго мотался но разным госпиталям, пока не попал сюда. Варга красочно описал Апостолу события той памятной ночи: поначалу русские атаковали весьма успешно и выбили пехотинцев, дойдя чуть ли не до артиллерийских позиций, но потом внезапным контрударом противника удалось отбросить на исходные рубежи и закрепиться. В этом бою искрошили почти два полка, больше всего полегло кавалеристов. Вот и Варга пострадал, его зацепило осколком, да так крепко, что какой-то недоумок хирург чуть не оттяпал ему напрочь ногу, чуть не оставил калекой на всю жизнь. Хороша была бы картина – гусар без ноги! Но грех жаловаться, ему еще повезло, а вот две тысячи человек полегло ни за что ни про что... И после всего пережитого о нем даже не упомянули в военных реляциях! Ну не свинство ли? Но ничего, он еще свое возьмет, вот только бы для начала отхватить отпуск и отправиться домой...