Лес повешенных

Варга рассвирепел не на шутку и, хлопнув дверью, выскочил из палаты. Апостол тут же умолк и пожалел, что зря обидел товарища. Ему стало грустно, он улегся ничком на койку и, вероятно, пролежал бы так до глубокой ночи, если бы не пришел Петре и не принес письмо.

– Из дому, кажись, – сказал денщик, протягивая конверт.

Апостол тут же схватил письмо, но, узнав почерк Клапки, несколько поостыл и нехотя надорвал конверт. Капитан как всегда пространно и подробно описывал свою жизнь на фронте и, неожиданно сбившись с тона, как бы между прочим сообщал, что с некоторых пор они воюют не только против русских, но и против румын. Апостол глянул на ожидающего Петре и с запозданием сказал:

– Письмо не из дома, с фронта... от господина капитана. Из дома что-то давно не пишут...

Мысленно он унесся в родную Парву, вспомнил дорогие ему лица матери, Марты. За все долгие месяцы он написал домой всего два письма. Его мучили угрызения совести, особенно когда вспоминал, что чуть было не бросил их, даже не дав о себе знать.

«Как вспомнишь, что скоро опять на фронт, душа болит», – подумал он, глядя на Петре.

– Да, господин офицер, что-то давненько нету писем из дому, – согласился денщик.

– Давненько... – печально повторил Апостол и отвернулся к стене, не в силах больше поддерживать разговор...

Однако когда в палату вернулся Варга, он сделал над собой усилие, повернулся.

– Прости, Варга, – произнес он мягко и дружески. – Сам не понимаю, что со мной... Не сердись!

Лицо гусара прояснилось, он подошел к Апостолу и протянул руку.

– Да, дружище, ты изменился, чертовски изменился... Прежде мы как-то находили общий язык...

– Прежде... да... – вздохнув, проговорил Болога, и на глазах у него заблестели слезы.

Еще десять дней провели они в госпитале.

2

Паровоз натужно пыхтел и с трудом тащил вверх длинный и тяжелый воинский эшелон. Петляя между убеленными снежной сединой горных вершин, он поднимался все выше и выше, сверкая в лучах весеннего серебристого солнца. Земля кругом обновлялась свежей молодой нежной порослью, и этот пыхтящий и скрежещущий эшелон казался лязгающим зубами от злости допотопным чудищем, явившимся сюда лишь для того, чтобы погубить возрождающуюся жизнь. Похожий на гигантского ящера, он изгибал свое грузное тело, то прижимаясь к склонам, то ныряя и прячась в ущелья, словно боялся, что откуда-то из-за укрытия выскочит и нападет на него беспощадный, смертельный враг.

Апостол Болога стоял у открытого окна в коридоре офицерского вагона и глядел на холмистую равнину, напоминавшую ему родные места и низовье реки Сомеша, и, заглядевшись, он забыл, куда и зачем едет. Уже на вокзале он знал, что поступит так, как велит ему совесть, и от этого на душе у него было светло и спокойно.

Дверь купе за его спиной с треском отворилась и с таким же треском захлопнулась, над самым ухом послышался хрипловатый тенорок Варги:

– Слушай, Болога, знаешь, кто с нами в поезде едет? Ни в жизнь не догадаешься!.. Генерал Карг! Мне только что сказал Гросс...

Апостол обернулся. Сквозь стеклянные двери купе он разглядел нескольких офицеров, окруживших Гросса. Тот по своему обыкновению что-то громко вещал, отчаянно размахивая руками.

– Гросс сообщил генералу, что мы с тобой тут, – продолжал Варга, – и его превосходительство выразил желание нас повидать, в особенности тебя... Весьма любезно с его стороны, не правда ли? Все же мы слегка отличились, пролили кровь... А Гросс, оказывается, ездил с ним по каким-то служебным делам...

Вся эта офицерская компания была Апостолу неприятна своей оживленностью и шумливым весельем, да и к Гроссу он не питал особого расположения. При встрече они обменялись с сапером двумя-тремя ничего не значащими фразами и разошлись.

– Вот как? Забавно! – произнес Апостол, хотя ничего забавного в этом не было, да и «сногсшибательная» новость оставила его глубоко равнодушным.

– Представь себе! – продолжал гусар, обняв Апостола за плечи. – Какая удача, верно? Надо будет при встрече ему намекнуть, что после почти полугодового прозябания в лазаретах не мешало бы нам слегка встряхнуться в домашней обстановке, а? Карг мужик толковый, хотя и на него иногда находит. Но мы же с тобой как-никак герои, а?

– Да, отпуск бы нам не помешал, – согласился Апостол, хотя в душе был уверен, что ничего из этого не выйдет и генерал даже слушать их не станет. – Попроси Гросса, чтобы провел нас к генералу, раз он с ним накоротке!

Варга поглядел на дверь купе и, понизив голос, сказал:

– На черта нам сдался этот еврей со своим анархическим бредом! Надоел он мне до смерти! Вечно надо всем насмехается, поносит все, что нам дорого, – государство, веру, историю... Я с ним дольше минуты не могу оставаться наедине, ей-богу. – И полушутя добавил: – Он мне разъедает душу, как кислота... Боюсь, как бы я не лишился дорогих моему сердцу привязанностей...

– То, что по-настоящему любимо, из сердца ничем не вытравишь, – назидательно заметил Апостол.