Лес повешенных

Разглагольствования Варги начали мало-помалу раздражать Апостола, наполняя его глухой неприязнью. Он удивлялся, как мог прежде терпеть этого самовлюбленного словоблуда и солдафона. Чтобы избавиться от его откровений, Апостол заказал себе целую стопку книг и, не отрываясь, читал все дни напролет, пытаясь найти ответ на мучившие его вопросы. Две недели подряд он читал, и все впустую. Никто не мог объяснить ему, почему добро так непрочно и уязвимо, почему оно так часто оборачивается злом. Кого бы он ни читал, ему все казалось, что герой не имеет ничего общего с действительностью, сух, абстрактен и ненатурален, как математическая формула. Тот, кто писал все это, свято верил в непогрешимость своего житейского опыта и требовал, чтобы люди обязательно были вот только такими и ни в коем случае не смели быть вот этакими, что добродетельны они, когда поступают вот так, а если не так, то злы и порочны. Живые души укладывались в мертвые схемы, внушая иллюзию, будто и жизнь можно слепить, как захотел или задумал. Но жизнь всегда обгоняет нас, потому и оказываются несостоятельными все самые лучшие, самые научные наши для нее рецепты, она прекрасно обходится без них. создавая все новые и новые коллизии, над которыми бьется жалкий человеческий ум, не умея ни постигнуть их, ни предусмотреть. Вот, к примеру, сейчас столкнуто лбами огромное число государств, миллионы людей, но разве можно предугадать, как поведет себя каждый отдельный человек и какие губительные последствия могут повлечь за собой его незаирограммированные действия. Так что и искать в книгах истину бессмысленно. Каждая книга не более как щепотка пыли на дороге, песчинка в пустыне. Они только запутывают тебя, затягивают в водоворот слов. А твое дело помнить и заботиться о своей совести, чтобы она не кровоточила...

Неожиданно Апостол получил письмо от Клапки с изъявлениями дружеских чувств и описанием фронтовой жизни на новом участке. В короткой приписке капитан сообщал, что и на новом месте они воюют против русских, и только против них. Апостол не придал значения этим словам и подумал: «Мало ли что, все еще может измениться...»

Варга пытался расшевелить Апостола, но безуспешно. Он никак не мог понять, отчего Болога замкнулся в себе и молчит целыми днями. Отчужденность прежнего приятеля его удручала, стены палаты давили на него, и он вздохнул с облегчением лишь тогда, когда врачи позволили ему наконец выходить из палаты. Гут же он завел новые знакомства и большую часть времени проводил в коридоре.

Как-то утром томясь в ожидании врачебного обхода, Варга в очередной раз, не выдержав, спросил:

– Слушай, Болога, что с тобой творится? Почему ты все время молчишь?.. Ведь мы с тобой сто лет знакомы, были приятелями... Что я тебе сделал? За что ты меня ненавидишь?

– Нет-нет, ты ошибаешься... – пробормотал в ответ Апостол избегая смотреть ему в глаза.

К счастью, вскоре явился палатный врач, румянощекий белобрысый бодрячок, в сопровождении стройной пышнотелой и рябой сестры.

– Ну, воскресшие Лазари, как мы себя чувствуем? – жизнерадостно осведомился врач, потирая руки. – Учтите, скоро я вас выпишу! Побольше гуляйте, господа, если не во дворе, то хотя бы в оранжерее. Я понимаю, на улице холодно, мороз, но разминать косточки следует... Да-да, я вам это настоятельно рекомендую... и как можно дольше...

– Ничего, доктор, на фронте мы и устроим себе разминку, – в тон ему весело отозвался Варга. – Я так понимаю, что домой на поправку вы нас отправлять не собираетесь... Чтобы раны зарубцевались, да и вообще слегка отдохнуть...

– Непременно... непременно... – смущенно пробормотал врач. – Собираюсь... постараюсь... Сами понимаете, не от меня зависит... Я лицо маленькое, подневольное... Пришла новая разнарядка на офицерский состав... На фронте нехватка офицеров... Так что... Но я со своей стороны...

– Ясно! – мрачно заключил Варга. – Отпуска нам не видать, как ушей своих, опять упекут нас на передовую...

Врач, все больше смущаясь, как-то бочком стал отступать к двери, а за ним, лучезарно улыбаясь во все свое рябое лицо, последовала сестра.

День быстро пролетел. В палату просачивались мутные зимние сумерки. Лампу еще не зажигали, и окно во тьме серело, как бельмо на глазу слепца. Варга то нервно вышагивал по палате, то ложился на койку и затихал, тогда слышалось лишь громкое и однообразное тиканье будильника. Сидя на краю койки и глядя на тусклое окно с замысловатыми морозными узорами, Апостол вдруг запел какую-то арийку из модной австрийской оперетты.

– Болога, прекрати! Без тебя тошно! Что это тебя вдруг прорвало? – накинулся на него Варга. – Неужто тебе так хочется вернуться на фронт?

– Конечно, хочется! Я радуюсь душой, что снова будет бой! – продолжал распевать Апостол, жестикулируя, как обычно это делают певцы. – Что ринется нога в атаку на врага!..