Святилище вуду, куда привели Пако, представляло из себя большую комнату, перегороженную пополам толстой ржавой решёткой. У стен, покрытых непонятными символами, стояли то ли полки, то ли алтари, на которых тлели, распространяя дурманящий запах, ароматические палочки и горели чёрные свечи. Рядом во множестве красовались черепа — как настоящие, человеческие, так и искусно вырезанные из дерева и пёстро раскрашенные, по большей части, в белый, красный и чёрный цвета. Между черепами то тут, то там валялись куколки, небрежно скрученные из тряпок и палочек. Из некоторых куколок во все стороны длинные ржавые иглы с костяными шариками на кончиках. А ещё здесь пахло свежей кровью — густо, приторно, несмотря на аромат, распространяемый ароматическими палочками. Колдун, высокий тощий негр с лицом, густо покрытым известью, отчего оно напоминало череп; на голом торсе засаленный, драный чёрный фрак, на шее — целая гроздь разнообразных бус и зловещего вида амулетов. Голову бокора венчал высокий чёрный цилиндр, украшенный разноцветными птичьими перьями, в зубах он сжимал измусленный огрызок толстой сигары.
Разглядев весь этот зловещий антураж, Пако едва не обмочился. Судя по всему, владелец святилища был служителем барона Субботы — одного из самых известных — и самых зловещих тоже! — духов Лоа, покровителя смерти и сексуальных извращений во всех формах. Во всяком случае, если верить тому, что рассказывали «Гаучос» — сам-то Пако совершенно не забирался в нюансах культа вуду.
«… вот сейчас, похоже, и придётся познакомиться…»
Негры-конвоиры, подчиняясь повелительному жесту бокора, ловко примотали пленника к решётке. Пако хотел было заорать — но горло словно забило чем-то липким вязким, так, что он не сумел издать ни звука — и только смотрел на колдуна, как парализованный смертельным страхом кролик глядит на подползающего удава.
«…вот и всё, надеяться больше не на что. Разве что Святая Дева Гвадалупская, которой часто молился покойный Хорхе, сжалится над Пако и прямо сейчас пошлёт ему смерть? Хотя, с ужасом осознал юноша, даже этот дар не сможет избавить его от куда горшей участи…»
Чекист шагнул вперёд. Подхватил деревянный стул, размахнулся и швырнул в пролом. Грохота от удара о стену или о пол не последовало — темнота поглотила незадачливый предмет меблировки без остатка, не оставив даже намёка что тот вообще когда-то существовал на этом свете.
— Дорога свободна товарищи!
Он поднял перед собой ППШ — массивный, с вытертым до белизны решётчатым кожухом ствола и диском. — Пошли?
— Пошли. — согласился Бич. — Чекист с Мехводом первыми, как войдёте — разбегаетесь по сторонам, прикрываете выход остальных. Патронов, если что, не жалеть. Это ясно?
Чекист только хмыкнул в ответ и покачал стволом «папаши».
— Весь диск — их. Я не жадный.
— Вот и не жадничай. Я иду за вами, четвёртым — Студент. Огнемёт кстати, в порядке, проверил?
Егор кивнул.
— Запасные баллоны Виктор с Саввой понесут. Они же и прикроют, если что.
— Вот и ладно. За Виктором тогда сетуньцы. Ева и Уочиви, на вас Франа. Дядя Вова и наш друг из РИИЛа замыкают. Вопросы есть?
Вопросов не было. Порядок прохождения через «Червоточину» был оговорен заранее, всякий знал своё место в боевом порядке.
— Ну, тогда вперёд! — Бич сделал рукой приглашающий жест. — И не толпитесь, граждане, поезд без вас не отправится!
…бокор сделал ещё один шаг и осклабился — улыбка на лице, раскрашенном под голый череп, более напоминала оскал. Глаза на этой жуткой маске светились красным — и это был именно свет, а не красные от крови белки или радужки. Колдун поднял руку, в которой блеснуло лезвие изогнутого ножа, Пако сделал попытку втиснуться спиной в решётку, просочиться между прутьев — железо держало крепко. Тогда он заскулил — единственная форма выражения эмоций, которая ему ещё оставалась.
Решётчатый барьер загудел от сильного удара, что-то болезненно ткнуло Пако между лопаток. Налитые багровым огнём глаза бокора расширились, словно от изумления — он отшатнулся назад и что-то гортанно выкрикнул. Замершие возле двери негры-конвоиры кинулись на зов, а сам колдун смотрел на что-то, внезапно возникшее за спиной Пако — точнее, за решёткой, на которой он был распят. Челюсть у бокора отвисла, сигара прилипла к нижней губе и свешивалась с неё толстым, дымящимся на кончике отростком.