Леса хватит на всех

— Братство не подчиняется никому. — Прошелестело из-под капюшона. — Я обещаю выполнять твои распоряжения, если они покажутся мне разумными и не противоречащими нашим целям.

— А если я скажу — обойдёмся без тебя? — сощурился егерь.

— Не скажешь.

— Ну, хорошо, твоя взяла… — спорить, а тем более, портить отношения с могущественным союзником никак не входило в его планы. — Оружие у тебя есть, кроме этой штуковины?

И он кивнул на болтающийся в кожаной поясной петле бронзовый, то ли серп, то ли большой, зловеще изогнутый нож с обратной заточкой.

— Братство не пользуется холодным железом. У нас свои методы.

— Даже не буду спрашивать, какие. — буркнул Сергей. Он не забыл жуткую расправу, учинённую сначала над подручными Порченого, а потом и над самим друидом-отступником. Правда, в тех церемониях участвовал не один Трен, а несколько его «коллег» — но не приходилось сомневаться, что лесной колдун имеет кое-что про запас в широких рукавах своего балахона.

— И правильно сделаешь. — ответил друид. — Так, когда мы отправляемся?

— Завтра, на рассвете. — сказал егерь. — А сейчас ступай в таверну, тебе найдут комнату.

Трен молча повернулся и зашагал прочь — дощатый настил заскрипел под его башмаками. «Салабон» при пулемёте, всё это время так и простоявший по стойке смирно, не отрывал от друида восторженного и слегка испуганного взгляда.

— Знаешь, Бич… — Лёха-Кочегар сплюнул за ограждение. — Я, вообще-то, человек завистливый, но тут завидовать нечему. По мне, так с такими союзниками и врагов не надо.

— Не любите вы, путейцы, друидов. — ухмыльнулся в ответ егерь. — и зря, между прочим — как говорил один достойный господин, «Каждый человек необходимо приносит пользу, будучи употреблен на своем месте».[63]

— Друидов, пожалуй, употребишь… хохотнул путеец, провожая взглядом карабкающуюся вниз по крутым ступеням фигуру Трена. — Они сами кого хочешь…

— Как-нибудь. — ответил невпопад егерь. — Ты, главное, про «Матроса Железняка» не забывай. Чтоб завтра днём, край, вечером бронепоезд стоял в укромном тупичке поблизости от Соколиной, а надёжные люди наблюдали за одним местом. За каким именно — укажу, но так, чтобы если они подадут сигнал — «Железняк» сразу бы выкатился на прямую наводку и разнёс всё вдребезги и пополам.

А что, будет что разносить? — хитро сощурился Толян.

— Даже и не сомневайся.

— Тогда сделаем. Пострелять — это мы завсегда, особливо ради хорошего дела…

VI

Северная Америка,

Манхэттен.

Оружейка располагалась на седьмом этаже небоскрёба — длинная, уставленная стеллажами комната с решётками на окнах и ещё одной, отгораживающей предбанник, куда только и допускались прочие члены банды. Оружейник, пятидесятилетний одноногий аргентинец с лицом, покрытым паутиной шрамов и морщин так густо, что одно трудно было отличить от другого, выдал Пако вожделенный ствол. Чуда не произошло: юноше достался, древний, напрочь убитый «Смит-Вессон» модель 5946, под девятимиллиметровый парабеллумовский патрон. Хромирование, некогда нарядное, радующее глаз владельца, давно вытерлось до голой стали; щёчки рукояти раньше были изготовлены из пластика, и их пришлось заменить самодельными, из древесины, покрытыми грубыми насечками.

— Вот, Флако, владей! — буркнул оружейник, просовывая через узкое окошко, прорезанное в решётке, пистолет, две запасные обоймы и картонную коробочку с сорока патронами. — Слабовата, конечно, пушчонка, ну, да ты пока другой не заслужил. Вот покажешь себя — подыщем что-нибудь помощнее: дробовик, Кольт 1911 или «Ругер» под магнумовские патроны…

— Я до тех пор сам добуду ствол — серьёзный, не то, что это барахло! — заявил Пако. Согласно принятому у «Гаучос» кодексу поведения, полагалось демонстрировать уверенность и хвастаться грядущими подвигами — даже в такой вот кислой ситуации. Впрочем, подумал он, подумал он, почему бы и нет? Предстоит серьёзная вылазка со стрельбой и кровью, наверняка будут убитые — так неужели ни у кого из них не найдётся пушки побольше? Вон, парни из «Гаучос» наперебой хвастаются трофейными стволами — а он чем хуже? Надо только не зевать и вовремя ухватить ценную добычу, пока её не прибрал кто-нибудь ещё. Лучше всего, конечно, убить врага лицом к лицу, на глазах у соратников, и тогда никто не посмеет поставить под сомнение его право на добычу!

От этих приятных во всех отношениях мыслей его оторвало громкий лязг. Хорхе передернул затвор полученного от оружейника обреза-коротышки двенадцатого калибра, заглянул в ствол, дунул — и выругался. Оружие было, мало того, что крайне неудобным в обращении, но ещё и изрядно изношенным: механика разболтана, ствол-мортирка, сделанный из обрезка водопроводной трубы, весь в пятнах ржавчины, мушки и прицельной прорези нет вовсе.

— Что, не нравится? — осведомился аргентинец. — А зря, штучка мощная. Только запомни: когда будешь стрелять, целься во что-нибудь твёрдое, в стену, скажем, или в какой-нибудь шкаф. А то эта муррда[64], если угодит в мягкое — в тело, скажем, — может и не разбиться. Зря только выстрел изведёшь, а они и так-то считанные…