Лесков: Прозёванный гений

«Соборяне» были опубликованы в «Русском вестнике» с подзаголовком «Старгородская хроника» и посвящением графу Алексею Константиновичу Толстому. И подзаголовок, и посвящение обозначали суть той трансформации, которую пережил замысел романа. А формировался он долго, опубликованному варианту предшествовали две редакции: «романическая хроника» «Чающие движения воды», напечатанная в «Отечественных записках» (1867), и «Божедомы» в «Литературной библиотеке» (1868). Обе публикации оборвались на полуслове – в первом случае Лесков сам остановил печатание, возмущенный тем, что в тексте появились не согласованные с ним сокращения, во втором прекратил существование журнал. Лесков пытался потом дописать «Божедомов»⁵¹⁹, но так и не дописал – вместо них родились «Соборяне», еще один шедевр, беспримесное наслаждение для читателя.

Но для автора вся эта история обернулась мукой, многослойным страданием, отягощенным еще и скандалом. Лесков отдал «Соборян» в новый журнал «Заря» Василия Владимировича Кашпирёва, получил аванс в 1300 рублей, а параллельно во втором номере катковского «Русского вестника» за 1869 год опубликовал фрагмент хроники «Плодомасовские карлики» – ответвление от основного повествования, развернутую зарисовку на полях. Кашпирёв, увидев знакомых персонажей в другом журнале, страшно рассердился и подал на Лескова судебный иск, требуя возвращения аванса. Лесков предъявил встречный иск, утверждая, что кусочек в полтора листа считаться частью романа не может, и настаивал на выплате полного гонорара за хронику, так и не опубликованную в «Заре». Летом 1869 года в Санкт-Петербургском окружном суде состоялось разбирательство, по итогам которого оба истца получили отказ в удовлетворении претензий⁵²⁰.

Но роману-хронике долгий и болезненный путь пошел на пользу. За годы движения к окончательному варианту автор додумал и довершил свое главное изобретение. Логика пути от «Чающих движения воды» и «Божедомов» к «Соборянам» давно разгадана – Лесков последовательно вычищал из текста ссылки на газетную полемику, на общественные и литературные реалии 1860-х годов, мигрируя от многофигурного социального романа о русской провинции к идиллии и сказке⁵²¹, от жизни к житию. Однако и отжатый жмых злободневности тоже шел в дело – Лесков использовал его в романе «На ножах».

Окончательно в старую добрую сказку о трех богатырях «Соборяне» так и не превратились, и всё же в складки ряс обитателей старгородской «поповки» довольно прочно впитался дух чудесных видений и волшебства.

Чем сказка отличается от реалистической истории, объяснит даже школьник: в сказке иначе течет время, пространство имеет другие измерения, не работают законы гравитации, а ее герои мало похожи на настоящих людей. Самое интересное – разобраться, с помощью каких приемов Лесков добивался, чтобы сказочный дух окутал Стар-город, какие травы и коренья бросал в котел, превращая прозрачную воду реалистической прозы в золотой душистый отвар.

Примерный рецепт вырисовывается такой. Лесков смещал хронологию – события, которые могли случиться лишь в 1860-е годы, переносил в 1830—1840-е⁵²²; раздвигал трехмерное пространство города явлениями из иного мира; сохраняя психологическую достоверность в изображении обитателей «поповки», вполне сознательно подыскивал им мифологических двойников, превращая каждого в чудо-богатыря.

Первым на этой картине высится протоиерей Савелий Туберозов:

«Голова его отлично красива: ее даже позволительно считать образцом мужественной красоты. Волосы Туберозова густы, как грива матерого льва, и белы, как кудри Фидиева Зевса. Они художественно поднимаются могучим чубом над его высоким лбом и тремя крупными волнами падают назад, не достигая плеч»⁵²³.

Как поднимались кудри Фидиева Зевса, ни Лесков, ни его современники доподлинно знать не могли, как не знаем и мы: величественная статуя бога-громовержца, создание скульптора Фидия, одно из семи чудес света, погибла примерно в V веке н. э. Но обе ссылки – и на льва, и на бога – автору необходимы, чтобы подчеркнуть царскую стать и внутреннее величие героя, как, впрочем, и способность к гневу, уподоблявшую его олимпийскому громовержцу. Интересно, что поп Савелий едва не погиб именно во время грозы: богоподобие не отменило законов природы.

Продуманный мифологический подтекст проявляется и в тщательном подборе имени для каждого персонажа. И имя центрального героя – конечно же, не произвольная фантазия.