Лесков: Прозёванный гений

Не поехав к императрице, Лесков тем не менее признался своему почитателю Кушелеву в денежной нужде. Тогда, в конце 1873 года, он еще сотрудничал с газетой «Русский мир». Да и Катков платил ему весьма щедро: 150 рублей за лист «Соборян» и «Запечатленного ангела», «позже и 200 рублей за лист», как сам Лесков вспоминал в автобиографической заметке⁷⁰³. Но литературные заработки были ненадежны; он жил в вечном и понятном страхе фрилансера, который целиком зависит от собственного вдохновения и воли работодателя.

Справедливости ради заметим, что голодная смерть ни самому Лескову, ни его семейству всё-таки не грозила: по свидетельству его сына, основу бюджета семьи составляли три тысячи рублей в год, получаемые от арендаторов киевской недвижимости матери⁷⁰⁴. Но Лескову, по-видимому, неловко было существовать на средства Екатерины Степановны, хотелось финансовой независимости – не исключено, что и в предчувствии неизбежного семейного разрыва. Вот почему он настойчиво искал возможность освободиться от ненадежной литературной кабалы и пожаловался Кушелеву на свое бедственное положение. Судя по ответному письму Сергея Егоровича от 1 октября 1873 года, жалоба была горькой:

«Полно, полно же, брате мой во отце Памве («безгрешном старце» из «Запечатленного ангела». – М. К.) – всё хныкать да тужить! Доброму молодцу так опускаться не подобает. Взгляните на Американцев; там по 5 раз банкрутят-ся и на 6-й раз имея 60 лет от роду, начинают, не робея и не унывая, снова здорово.

Мы с Вами, кажется, порешили в последний раз, что, имея провианта на три месяца, Вы, в ожидании возвращения добрых гениев, бросите в сторону всякую тяжелую думу и сядете за работу. Было ли решено или нет?

Что же это? видно, брате, мне приходится действовать с Вами по-военному! – Если не можете быть Американцем, т. е. человеком с сильным духом, то оставайтесь хотя Русским… ибо я Вас спрашиваю, какая такая Русская душа станет горевать, когда имеет хлебушка, на целых три месяца?! <…> Нет, Николай Семенович, не могу думать, чтобы только необеспеченность денежная могла повергать Вас в такое уныние! – У Вас должна быть другая заноза, но это Ваше дело. – Касательно же места – 1-е) Ждать возвращения Елены прекрасной. 2) Ждать другой ловитвы, ибо я уже закинул для Вас мрежи в ином месте моря житейского. – Господь благословит, будет хорошо. А до той поры надо работать, а не задаваться такими вопросами: За что? да почему? Да разве на земле это диковинка, что ли? что заслуга остается без вознаграждения, а Молчалины блаженствуют на свете? – Умному человеку и с характером на это времени терять не подобает. – Чем жить? “Жить Вы будете, ибо здоровы и молоды, а как без денег жить нельзя – то деньги будут”, я сказал»⁷⁰⁵.

Кушелев хлопотал о месте для Лескова в Министерстве народного просвещения. К хлопотам присоединились и другие лесковские знакомые: еще не успевший разойтись с автором «Соборян» Михаил Никифорович Катков – он был на короткой ноге с Дмитрием Андреевичем Толстым, сменившим Головнина на министерском посту, а также симпатизировавший Лескову граф Алексей Константинович Толстой, имевший широкие связи в свете. Мрежи (сети), закинутые Кушелевым и остальными в море житейское, принесли улов. Место было найдено.

Вскоре Лесков уже ехал представляться Д. А. Толстому как будущий сотрудник министерства. Маркевич и другие знакомые настоятельно советовали сшить для такого важного свидания вицмундир, но Лесков уперся: «…я не в департаментские чиновники иду, а в члены Ученого комитета»⁷⁰⁶. Формально он был прав, однако негласные законы всё же требовали мундира – зримого знака лояльности. На встрече граф Толстой, увидев соискателя в обычном сюртуке, и бровью не повел, был благожелателен и любезен и оставил у него самое благоприятное впечатление. Андрей Николаевич Лесков не сомневался, что отменно воспитанный Толстой умело скрыл свое истинное отношение к свободолюбивому писателю, с которым к тому же встретился не совсем по своей воле.

Но некоторые резоны не шить мундир у Лескова действительно были. До этого он дважды пытался попасть к министру на прием. Первый раз – в марте 1868 года: он написал Толстому, что хотел бы сказать «несколько слов», обещая уложиться в пять минут⁷⁰⁷. Просителю было отвечено, что «г. министр нездоров». Зачем Лескову понадобилась аудиенция, да еще всего на пять минут, неизвестно. Неудивительно, что Толстой на эту невнятицу откликнуться не пожелал.

Второй раз Лесков обратился к Дмитрию Андреевичу, занимавшему тогда еще и должность обер-прокурора Святейшего синода, в декабре 1872 года с докладной запиской, в которой излагал уже конкретную просьбу: