Лесков: Прозёванный гений

«Гагарин же едва ли не более пришелся бы к месту настоятеля Сергиевской пустыни, что за Петербургом? Что он за иезуит и почему он иезуит, – он, я думаю, и сам не знает»⁷²³.

Они говорили об Аксакове, о его взглядах, вообще о славянофилах. Очень тепло расстались, о чем 29 июля (10 августа) 1875 года Лесков написал Аксакову:

«Всего лучше он был, когда, уезжая в Пломбир, зашел ко мне проститься, – просидел два часа, выпил стакан шабли за благоденствие России и… заплакал. Мы обнялись и много раз поцеловались: мне было до смерти его жалко… Он отяжелел, остарел, без зуб и без ног (от подагры), но имеет еще очень красивую наружность, напоминающую немножко т[ак] называемый “екатерининский” тип. Симпатии его к России, разумеется, состоят в невольной любви и невольном влечении к родине»⁷²⁴.

Встречи с Гагариным, более близкое знакомство с католицизмом, а затем и протестантизмом, с трудами швейцарского протестантского богослова и философа, одного из предшественников экуменизма Эрнеста Навиля подтолкнули Лескова к тому, что он сделался «перевертнем». 29 июля (10 августа) 1875 года он писал Щебальскому:

«Более всего разладил с церковностью, по вопросам которой всласть начитался вещей, в Россию не допускаемых. Имел свидание с молодым Невилем (Навилем. – М. К.)[120] и… поколебался в моих взглядах. Более чем когда-либо верю в великое значение Церкви, но не вижу нигде того духа, который приличествует обществу, носящему Христово имя. “Соединение”, о котором молится наша Церковь, если произойдет, то никак не на почве согласования “артикулов веры”, а совсем иначе. Но я с этим так усердно возился, что это меня уже утомило. Скажу лишь одно, что прочитай я всё, что теперь много по этому предмету прочитал, и выслушай то, что услышал, – я не написал бы “Соборян” так, как они написаны, а это было бы мне неприятно. Зато меня подергивает теперь написать русского еретика – умного, начитанного и свободомысленного духовного христианина, прошедшего все колебания ради искания истины Христовой и нашедшего ее только в одной душе своей. Я назвал бы такую повесть “Еретик Форносов”, а напечатал бы ее… Где бы ее напечатать? Ох, уж эти “направления”!»⁷²⁵.

Это письмо было отправлено уже из Австрии, из Мариенбада, куда Лесков приехал поправлять здоровье – изгонять желчь. Здесь он «испил полный курс вод, вдоволь измарался в грязевых ваннах, излазил все горы, вертепы и пропасти». Обедал, гулял, посещал императорский зоопарк с оленями, очень много читал. Не писал прозу: принимался – и бросал перо. Здесь он задумал повесть «Соколий перелет», но первые главы ее были опубликованы только в 1883 году.

Он активно лечился, пил по семь кружек минеральной воды в день, но выздоравливал медленно. Всем, даже детям, жаловался на «нервное страдание». Сознавал, что в его обстоятельной переписке с Дронушкой было что-то «анормальное». Отправляя корреспонденции детям, которые им передавал М. А. Матавкин, он, разумеется, писал через них Екатерине Степановне, но напрямую к ней не обращался – продолжалась «мстительная дрязга». Полунамеком Лесков сообщал о неизвестной нам коллизии Матавкину, инициалами К. С. обозначая Екатерину (Катерину) Степановну, и ясно давал понять, что долгая разлука с ней ничего не исправила: