Лесков: Прозёванный гений

«Все мы тогда чувствовали себя необыкновенно веселыми и счастливыми, бог весть отчего и почему. Никому и в голову не приходило сомневаться в силе и могуществе родины, исторический горизонт которой казался чист и ясен, как покрывавшее нас безоблачное небо с ярко горящим солнцем. Все как-то смахивали тогда на воробьев последнего тургеневского рассказа: прыгали, наскакивали, и никому в голову не приходило посмотреть, не реет ли где поверху ястреб, а только бойчились и чирикали:

– Мы еще повоюем, чёрт возьми!

Воевать тогда многим ужасно хотелось. Начитанные люди с патриотическою гордостью повторяли фразу, что “Россия – государство военное”, и военные люди были в большой моде и пользовались этим не всегда великодушно»⁸²⁰.

К крымской теме Лесков вернулся в рассказе «Бесстыдник», в первой редакции вышедшем под названием «Морской капитан с Сухой Недны. Рассказ entre chien el loup[132] (Из беседы в кают-компании)»⁸²¹. Рассказ был, по-видимому, написан в начале 1877 года, незадолго до Русско-турецкой войны, и посвящался богатству натуры русского человека, способного в зависимости от обстоятельств и на героизм, и на воровство.

Можно допустить, что идеологическим контекстом, питавшим замысел «Левши», стали активно продвигаемые официальной печатью представления о России как сильном в военном смысле государстве и о русском народе-чудотворце, которые отливались в чеканные формулы пропагандистской публицистики и поэзии. Этот ура-патриотизм обрушивался на читателя со страниц периодических и книжных изданий во время всех военных конфликтов XIX века, начиная с войны 1812 года. Но особенно бурный поток пропагандистских текстов хлынул в середине 1850-х. Скорее всего, именно агитационная поэзия эпохи Крымской войны и оказала на замысел «Левши» самое непосредственное влияние.

И это не оговорка – повлияла поэзия. Недаром «Левша» с его четким внутренним ритмом, прихотливым языком и даже рифмами («небо тучится, брюхо пучится») напоминает стихотворение. Лесков не зря сомневался, что его сказ можно перевести на иностранные языки⁸²². Это «почти стихотворение» во многом опиралось на мифологемы, сложившиеся в патриотических поэтических текстах середины 1850-х годов, когда в победном исходе Восточной войны никто в России не сомневался. Лесков обыгрывает в «Левше» сразу несколько излюбленных мотивов пропагандистских стихов того времени, публиковавшихся в газетах, журналах и тоненьких брошюрах.

Один из них – о нелепости англичан. Именно англичане – на новенького – становились объектом издевок в «крымских» стишках значительно чаще, чем, например, французы, также вошедшие в антироссийскую коалицию (вместе с Османской империей и Сардинским королевством) – возможно, потому что не Франция, а Великобритания играла в ней ведущую роль; кроме того, по представлениям победителей в войне 1812 года, смеяться над побежденным противником было практически то же, что бить лежачего.

В агитационных российских стихотворениях англичане предстают самонадеянными трусами, которые по большому счету только и умеют глушить спиртное:

Ром, портер, джин – отцов наследство,
Любимое питье у нас
И утешительное средство,
Как поколотят нас подчас!
Тогда мы тешимся вином,
Пьем портер, джин, ямайский ром!
………………………………………………….

Или когда чухонца барку

На страх врагам мы отобьем,
На радостях мы хватим чарку,
Да так уж целый день и пьем!
Ах, чёрт возьми! кутить начнем!
У нас есть портер, джин и ром![133]⁸²³

В другом стихотворении пьянчужками представлены два знаменитых британских вице-адмирала – Чарлз Джон Нейпир и Джеймс Уитли Дандас:

Вчера, Непир сидел с Дондасом
За джином с коньяком;
Один орал ужасным басом!
Другой-то дишкантом⁸²⁴

.