Лесная сказка

Работа спорилась; сильные и ловкие руки за полчаса реконструировали безнадежную рухлядь, преобразовав в нечто обманчиво пристойное. Девушки помогали, чем могли; заботливая Никуня сбегала с термосом в вокзальный буфет, и лишь Лима шугалась прохожих, будто в тетеньках с авоськами или в патлатых подростках, которые мели асфальт клешами, ей чудился загадочный муж. Наконец погрузились и поехали. На лавках трясло, и туристический табор растекся по кузовному периметру, амортизировав вибрацию рюкзаками и палатками. Вдоль улиц, где грузовик поворачивал на перекрестках, мелькали старинные здания с рельефными рустами, но потом за бортом потянулись поля, уходящие в небо ровными рядами; один лишь раз попалось село — ободранная колокольня, избы с резными наличниками, ворота жалкого рынка, кирпичный коровник с неизбежным декором — красным орнаментом "МИФИ", украшавшим серый фасад. Опять наползли тучи, запахло сыростью; ветер бил в лицо, и Галя накинула капюшон. Борис видел, что она прячет глаза, — то, что казалось простым в электричке, теперь, когда они вдвоем лежали на чьем-то "колобке" с прицепленным котелком, она будто жалела, что опрометчиво позвала с собой первого встречного.

Пока попутчики спасались от ветра и немилосердной тряски, кутаясь в ветровки и куртки, лишь Кэпу все было нипочем — он сидел спиной к дороге, откинув голову, и его львиную гриву полоскало по ветру, точно пиратский флаг. Одной рукой он обнимал гитару, а к другой припала похожая на растрепанного котенка Лима.

— Не в первый раз к нему сбегает, — негромко пояснила Галя. — Муж, видите ли, рисовать не дает. Кэп у нас бог Аполлон — покровитель искусств… Кирку стихи писать заставляет, Лимку — малевать… Я не знаю, я человек темный… но если что-то нарисовано, то нарисовано. Художник Иванов двадцать лет картину писал, а палочки-крючочки… одним движением ноги — извините…

— А его жена? — спросил Борис стынущим голосом. Галя усмехнулась.

— Подвинется… по гроб жизни ему благодарна — от бывшего избавил, — она смотрела на битый, изуродованный наездом дорожный знак на повороте и не заметила, что Борис вздрогнул. — Там странная история… мужиков много с придурью, но тот особенный был. Диван и телевизор — без ящика не жил, любую передачу смотрел, не то что футбол… вплоть до "Ленинского университета миллионов".

Обнадеженному Борису помнилось, что произошла ошибка, все перепуталось, и Кэп — это не Кэп, и женщина с бархатным голосом — не его бывшая жена… во всяком случае, он телевизор смотрел редко, а передачу "Ленинский университет миллионов" не включал никогда и вряд ли хоть раз в жизни видел полностью. Но он тут же отбросил экзотическую версию. В любом случае — путь, на который его толкнул случай, он загадал себе пройти до конца.

Перестало попадаться даже одиночное жилье. По сторонам дороги за канавами, поросшими густым сорняком, все шли поля до горизонта. Водитель съехал на обочину, остановился, выпрыгнул из кабины, хлопнул дверцей и задымил папиросой.

— Справа картошка, — он махнул рукой. — Слева кукуруза.

Брахман оглянулся и первый раз на Борисовой памяти подал голос.

— А сторожа есть? — спросил он дребезжащим тенорком. Водитель не ответил, и туристы, разминая ноги и потягиваясь, полезли из кузова за добычей — все, кроме Виктора Ивановича, который то рыскал вокруг грузовика, то скрывался в лебеде, заполонившей канаву. Совместными усилиями, явно пожадничав, туристы набрали два мешка овощей и поехали дальше. Тучи затянули небо; вот-вот должно было стемнеть. Наконец дорога уперлась в поле, за которым прел пушок припойменной зелени, а за этим рослым гребнем чернел разлив леса с облаками над горизонтом. Пейзаж был неподвижен, как свинец, и думалось, что здесь на километры вокруг не только нет человеческой души, но и вообще ни одного живого существа, кроме надоедной мошкары и комаров. Группа, вздыхая, потащила рюкзаки на сухие кочки.

— Моя палатка где? — закричала Галя. — Ты ее выкинул из машины, дрянь!..

Пока товарищи, недовольные заминкой, считали багаж, разъяренная Галя подскочила к Виктору Ивановичу. Она избила бы его тут же, но девушку так деликатно, что никакой защитник не придрался бы, оттеснил на безопасное расстояние сноровистый Игорек. Джерри звонко гавкнул. Испуганный Виктор Иванович приседал и отмахивался ручищами, напоминавшими клешни, но Борис видел, что тот не испуган, а напротив — готов к подобному повороту событий.

— Зачем мне ее палатка, — он разговаривал со всеми одновременно, кроме Гали. — У меня своя… а я докажу! — Он выпятил грудь. — Жизнь научила: подставлять щеку, когда бьют… Приходите ко мне, живите в моей, мне не жалко!