Лесное море

— В старые времена, — рассказывал Ю, — жил в тайге один большой тигр, настоящий Да Ван, с божественными знаками на голове. Возможно, он был дед Бесхвостого — очень уж они похожи. Так этот дед в молодости людей не обижал. А когда у него от старости кровь в жилах свернулась и лапы ослабели, он спустился с гор в Шуаньбао и стал людей пожирать — выбирал их, как огородник выбирает с гряд репу или лук. И все больше женщин — видно, они ему по вкусу пришлись. Съел он тогда и бабку моей Ашихэ, и учителя, как только тот приехал в деревню, на другой же день. И после этого никто не хотел ехать в Шуаньбао учить детей.

В этом месте рассказа, если Ашихэ была тут же, следовал вопрос:

— Верно я говорю, Ашихэ?

Она подтверждала:

— Я-то не помню, мала еще была, но мать рассказывала то же, что и ты, слово в слово.

И Ю продолжал:

— Приехали из русской деревни, из-под Ханьдаохэцзы, охотники за тиграми, хорошие охотники. Да Ван двоих растерзал, а третьего мигом загнал в дупло — даже непонятно было, как этот человек мог пролезть в такое небольшое отверстие. Вылезть он потом никак не мог, пришлось его оттуда вырубать. Словом, от этого тигра не было спасения, и все жители Шуаньбао ушли в горы. Шли, взывали к небу и били в барабаны, в котлы, в оловянные миски, пока не дошли до того старого мяо над нами, посреди седловины. Там они принесли столько жертв, что Да Ван ушел на гору Байтоушань, а там дух его перешел в другое тело.

Когда Ашихэ в фанзе не было, Ю кончал рассказ совсем иначе:

— Дух Дракона повернулся тогда на другой бок, и земля тряслась, и его горячее дыхание носилось над Байтоушанем, и небесно-голубое озеро на вершине той белоглавой горы закипело, его святые воды полились в реку Сунгари, а река Сунгари, как тебе известно, — это цветок лотоса.

Если слушателем Ю бывал охотник молодой и несведущий, Ю терпеливо и очень обстоятельно разъяснял ему простейшие вещи, которые каждый ребенок знает: душа хорошего человека после его смерти вселяется в тигра, а когда умирает этот тигр — в цветок лотоса. И цветок постепенно, после долгого и полного очищения, незаметно для человеческих глаз сливается со вселенной, то есть становится водой, огнем, землей и воздухом, из которых рождается новая жизнь.

— Лотос цветет раз в пятнадцать лет, но когда умирает Великий Владыка, цветы лотоса живут три дня. Увидеть их может только тот человек, который не знает никаких желаний и волнений, совершенно спокойный человек.

Так Ю поучал и остерегал охотнее всего людей молодых, которые бежали в тайгу от японцев и еще не очень-то понимали, чем страшны те ночи, когда тигры безумствуют от любви, и почему следует желать, чтобы Бесхвостый Ван победил других.

А в это время Ван обитал неподалеку, в двух-трех километрах от фанзы Третьего Ю, в той самой пещере, где родился, где было логово его матери и валялись первые обглоданные им кости. Забрел он сюда случайно в беспокойную пору линьки, когда он в третий раз менял свою летнюю одежду на зимнюю.

Трижды уже в жизни Вана мир становился белым и трижды Ван, когда выпадала пороша, катался на снегу, сдирая с себя последние клочья летней шерсти. Теперь у него уже появились не только баки, совсем такие, как у зрелых тигров, но и атласно-черные полосы на отливавшей червонным золотом шкуре. На золотом ее фоне уже резко выделялся темный рисунок на голове, от затылка до глаз, и грамотный человек легко мог различить здесь сплетенные иероглифы «да» и «ван».

Вана распирали сила и молодой задор, избыток жизненной энергии так и кипел и пенился в нем. Он искал борьбы, искал неизведанного. Гонялся за оленями. Хотя около его логова лежало мясо кабарги — рысь перегрызла ей горло, выпила кровь и убежала, — кабаргу Ван не трогал: эти капризные кошки едят только свежее мясо, падалью брезгают.

Ван уже дрался с тремя ирбисами разом. Выгнал медведя из берлоги, чтобы помериться с ним силами, и убил его без всякой надобности, предоставив волкам сожрать его: жирное медвежье мясо, пахнущее земляными орешками, тигру совсем не нравилось.

В лунные ночи, когда от мороза трескались сланец и гранит, Ван любил бродить по гривам гор, перебираться через сугробы на перевалах. В скалистых ущельях выла снежная вьюга, а он купался в снегу, и шерсть его как жар горела, с треском сыпались с нее голубые искры.

Отяжелевший и раздраженный, выходил он с наступлением темноты из своей пещеры и шел, нарушая покой тайги злым, нетерпеливым рычанием.

Буйный задор его все рос, он ничего не боялся. Однажды ночью, проходя мимо знакомой фанзы, где жил старик с молодой женой, Бесхвостый почуял запах тигрицы и, вскочив на крышу из стволов лиственницы, сорвал с нее всю кору, не испугавшись выстрелов молодой женщины.

Долго еще бродил он потом поблизости, дрожащими ноздрями ловя запах той, что была тут недавно и оставила следы на снегу. Следы вели в ущелье, и Ван побежал туда.