Лесной бродяга. Т. 2

Вошедший дон Августин застал Розариту продолжавшей стоять в одиночестве на коленях и остановился, ожидая, пока она кончит молиться. Асиендеро был настолько поглощен полученным известием о смерти дона Эстебана, что, естественно, придал молитве дочери иное истолкование, чем она имела в действительности. Он думал, что молодая девушка так горячо молится за упокой души того, о таинственной кончине которого они только что узнали.

– Я распорядился, – сказал он, обратившись к дочери, – чтобы капеллан ежедневно в течение года служил заупокойную мессу по дону Эстебану, так как этот достойный человек упоминал о правосудии Божием, свершившемся в пустыне. Его слова были исполнены глубокого смысла, а вид, с каким он произнес их, не оставляет более у меня никакого сомнения в их истине.

– Да упокоит Бог его душу, – отвечала Розарита, поднимаясь с колен, – и окажет ему милосердие, если он нуждается в нем!

– Да упокоит Бог его душу, – повторил растроганный асиендеро. – Незаурядный был человек покойный дон Эстебан де Аречиза или, вернее, дон Антонио де Медиана, маркиз де Казарцел и герцог д’Армада, как ты должна наконец узнать.

– Медиана, говорите вы, батюшка? – удивилась девушка. – Так, выходит, его сын…

– О чем это ты говоришь? – спросил изумленный дон Августин.

– Ни о чем, батюшка, кроме того, что сегодня ваша дочь по-настоящему счастлива!

С этими словами донья Розарита обвила руками шею отца и, положив к нему на грудь голову, залилась слезами. Но это были слезы радости, к которым не примешивалось ни капли горечи. Они падали с ресниц девушки, подобно росе, падающей по утрам с пурпуровых колокольчиков мексиканского жасмина.

Мало знавший женское сердце, асиендеро не подозревал, какое удовольствие порой доставляют слезы женщине, и решительно не понимал, о каком счастье идет речь. Он спросил об этом дочь, но та, с улыбкой на устах и еще с влажными глазами, отвечала уклончиво:

– Завтра я все вам расскажу, батюшка!

Честный асиендеро действительно нуждался в разъяснении, поскольку не понимал, что происходит с дочерью.

– Нам надо исполнить еще одну обязанность, – сказал он. – Последним желанием дона Антонио, высказанным им при расставании со мной, было – видеть тебя замужем за сенатором Трогадуросом. Повинуясь его желанию, я решил не откладывать больше этого брака. Ты ничего не имеешь против этого, Розарита?

При этих словах, напомнивших ей о ненавистном обязательстве, о котором она старалась позабыть, девушка вздрогнула и вдруг залилась горючими слезами.

– Очень хорошо, – произнес с улыбкой асиендеро. – Это от счастья, не правда ли?

– От счастья? – с горечью повторила Розарита. – О, совсем нет, батюшка!

Дон Августин был совершенно сбит с толку этим противоречием. Надо и то сказать, что в течение своей жизни он больше занимался отгадыванием хитростей индейцев, чем наблюдением над женским сердцем.

– Батюшка! – вскричала Розарита. – Этот брак отныне станет смертным приговором для вашей дочери!

При этом неожиданном заявлении дон Августин сначала остолбенел, а потом, сдерживая невольное раздражение, воскликнул:

– Как? Не ты ли сама месяц назад соглашалась на этот брак, причем сроком его назначила день, когда мы окончательно узнаем о судьбе дона Эстебана? Он умер. Чего же ты хочешь еще?

– Это правда, но…

– Ну?

– Но я не знала, что он жив!

– Дон Антонио де Медиана?

– Нет, дон Фабиан де Медиана! – чуть слышно проговорила девушка.

– Дон Фабиан? Кто это такой?

– Тот, которого мы с вами знаем как Тибурсио Арельяно!

Дон Августин онемел от изумления; Розарита тут же воспользовалась его молчанием.

– Когда я согласилась на этот брак, – сказала она, – я думала, что Фабиан навсегда потерян для нас. Я не знала, что он любит меня. А между тем, судите, батюшка, какую тяжкую жертву я приносила ради любви к вам… я ведь хорошо знала…

Говоря это, девушка устремила на отца умоляющие глаза, еще подернутые влагою слез. Затем она вдруг бросилась к нему, обняла и положила голову ему на плечо, чтобы скрыть румянец на своем лице.

– А между тем я чувствовала, что все еще люблю! – прошептала она едва слышно.

– О ком ты говоришь?

– О Тибурсио Арельяно, графе Фабиане де Медиана, что одно и то же!

– Фабиане де Медиана? – машинально повторял асиендеро.

– Да, да! Но я люблю в нем лишь Тибурсио Арельяно, как бы ни был знатен и богат теперешний Фабиан де Медиана!

Богатство и знатность всегда приятно звучат для слуха честолюбивого отца, когда они прилагаются к молодому человеку, которого он любит и уважает, но которого считает бедным. Тибурсио Арельяно, несомненно, получил бы хотя и вежливый, но решительный отказ в руке его дочери. Но Фабиан де Медиана!

– Скажи же наконец, каким образом Тибурисо Арельяно превратился вдруг в Фабиана де Медиана? – спросил дон Августин больше с любопытством, чем с гневом. – Кто тебе сообщил эту новость?