Лесной колодец

— Утром протоплю. Даже в тот день, когда объявили победу, бабы не устраивали складчину, а сегодня собрались, как на большой праздник. Вот какой ты у меня! Первый воротился домой.

Он целовал ее, зарывшись лицом в волосы, раскинувшиеся по подушке, гладил матово белевшие в сумерках плечи. Потом, когда она, изнемогая, стала сдержанней отзываться на ласку, ушел курить к окну.

Где-то еще пиликала Федькина гармонь. Ночь была светлая, но не так, как это бывает при луне, а казалось, сама земля излучает непоборимое сияние. Небо в эту пору едва успевает побледнеть, как уже снова брезжит занимающийся день. Только сейчас, неспешно затягиваясь табачным дымком, поглядывая из родимого окна на деревенскую улицу, на смутно различимый в сумерках камень под липами, на высоко задравшийся кверху колодезный журавль, он окончательно освободился от сомнений, точивших его, окреп мыслью, что пора навсегда выбросить из головы Валентину и Павлика. Мало ли что бывает на стороне: мужицкий грех остается за порогом.

Мария лежала с закрытыми глазами, истомно закинув за голову руки, но не спала, вспоминала свое Фоминское, как Арсений первый раз появился у них в беседе. На ногах у него были черные чесанки с двумя заворотами по моде, рыжий полушубок обтягивал плечи, кубаночка из мелкого серого барашка не могла подобрать густые русые волосы, нависавшие на левый висок. Новый человек в любой компании вызывает интерес, он чувствовал это, но нисколько не смущался, привалившись к косяку, тоже разглядывал всех с любопытной усмешкой. Мария встретила его взгляд и вся напряглась, будто ожидая какой-то неприятности, когда он направился к ней. Пригласил танцевать «семизарядную». Лихо дробил, придерживая кубаночку, легко кружился. Мария сама любила кружиться: лица людей, белая печь с ребятишками, вздрагивающий свет лампы-молнии — все сливается в пеструю завесу, будто бы и не видит тебя никто. А гармонь неутомимо подхлестывает, горячит кровь…

В тот раз, как только кончили танцевать, Мария не могла усидеть в избе, выскочила на улицу, чтобы поостыть и погасить немного волнение. Почему он позвал танцевать именно ее? Ведь сидели рядом славницы: Нюрка Фофанова, Лидка Гусева…

Морозило. Где-то за крышей пряталась луна, мягкий ее свет молоком обливал землю. Евдокиина изба вздрагивала от пляски, в тесной духоте билась гармонь, визгливо рвалась на волю. Вдруг Мария услышала на мосту разговор своих фоминских парней:

— Выглянул бы покурить, мы бы ему накостыляли!

— Погоди! Когда станут выходить из беседы, я кубанку с него сшибу, он нагнется поднимать — тут и пощупаем ребра, — сказал Мишка Кабан, первый задира и мазурик изо всей деревни.

Глухо стукнула обшитая дверь. Охваченная волнением за Арсения, готовая отвести от него беду Мария пробралась сквозь давку в кути за переборку к хозяйке, сказала ей про угрозы Мишки Кабана. Когда пошли по домам, бабка Евдокия выпустила Арсения поветью. Мария видела, как он спрыгнул со съезда и побежал тропкой к заулку. Он уже был далеко в лунном поле, девичий смех и частушки умолкли, кой-где еще взлаивали собаки, а Мария все стояла с потревоженным сердцем за Евдокииным двором. Деревней проехала запоздалая подвода, полозья тягуче ныли на морозе. В ясной вышине холодно мерцали звезды, загадочно туманился Млечный Путь, будто бы снежной пылью припорошило небо. Лес черным валом окружал деревню. Парню надо было шагать через него, еще через поле и опять сосновым бором.

Думала, больше не осмелится прийти в Фоминское — пришел, только не один, а со своими деревенскими парнями. После этого и зачастил; бывало, часами простаивали у крыльца, хоть в мороз — зимой, хоть на комарах — летом, вроде как глупые были.

Январским ослепительным днем прикатил в кошевке сам Иван Матвеевич договариваться о свадьбе. Мать знала Куприяновых, поэтому разговор получился согласный.

— Я прямо сказал ему: не век тебе, Арсений, в женихах гулять, определяйся, — без обиняков объяснял Иван Матвеевич. — Поезжай, говорит, в Фоминское. Ну, я, не откладывая в долгий ящик, и запряг лошадь. Пора жениться парню.

— Двадцать шесть ему? Знамо, пора, — поддержала мать. — Нечего за семь верст бегать, обутку рвать, в эти годы можно посерьезней занятие найти.

— Парень у меня, Степановна, не балованный, к делу приученный, — хвалил сына Иван Матвеевич. — Сыграем свадьбу, и пускай живут у нас. Места хватит, верхнюю избу могут занимать. Федор еще не скоро приведет бабу…

Так Мария попала в Задорино. Свекор со свекровью и Федор жили в нижней избе, им с Арсением уступили верхнюю. Она пустовала, кроме стола да лавок, ничего там не было. Появились вышитые занавески на окнах, широкий вязаный подзор на деревянной кровати: сама рукодельничала. Позже рядом с большой кроватью встала качалка для Витюшки. Нравилось Марии хлопотать по дому, создавать свой семейный уют, чтобы все было по душе мужу.