Лестница в небо

– Нет, не все, и ты и это прекрасно знаешь. Не переубеждай, Паш, я свой выбор сделал.

– Хорошо. А дальше ты что хочешь? От меня – что? Я всего лишь сержант.

– Хочу, чтобы все обошлось без жертв.

– Уходи, Алабян. Я попробую достучаться до наших бойцов, но оставьте Гуслякова. Просто бегите. И знайте, что если вы когда-нибудь приблизитесь к периметру, то прибью вас уже лично я.

– Мы уйдем. Вдвоем с Огоньком. Это тот сталкер, которого Гусляков хотел арестовать. К слову, я отведу лейтенанта метров на триста, выйдем из-под дальности снайперского выстрела – отпущу. – Сурен откинул рацию. – Разоружайся! – велел он, все еще целясь в Гуслякова.

Тот все исполнил.

– Пойдешь с нами. Помоги ему подняться. Отлично. Только попробуй навредить Огоньку, и я тебя убью. Иди за мной, будешь чем-то вроде гарантии и живого щита. Прости, лейтенант, но иначе никак. У меня граната в кармане. Выстрелят – погубят нас всех. Через пятьсот метров, на той полянке, отпущу.

У лейтенанта Гуслякова не было иного выбора.

Никто не стрелял им вслед.

Сержант Антипин, несмотря на свое не самое высокое звание, за последний год службы заработал невероятно высокий авторитет на КПП «Зимовище».

* * *

Избитого и измученного Сороку, чье лицо закрывал непроницаемый черный мешок, а руки, заведенные за спину, были перехвачены на запястьях тугой веревкой, грубо вытолкнули из салона микроавтобуса.

– Ваш клиент.

Боковая дверца «Спринтера» сразу же задвинулась. Сорока, упав, ушибся и застонал. Бусик уехал. Никита медленно приблизился, держа револьвер наготове. Скай шла за ним, поглядывала по сторонам, нос по ветру держала. Молчала, хотя ей было что сказать. Но она надеялась, что Никита и сам поймет, как поступить в этой ситуации.

– Помнишь меня? – Никита сорвал мешок. – Ты меня помнишь?

Он не вопил, не срывался; он спрашивал довольно холодно и даже отстраненно.

– Не… нет…

– Я единственный, кто тогда выжил. В Карьере. – Коннор схватил Сороку за ворот комбинезона и сильно встряхнул. – Макс. Сашка. Метла. Лис. Кон. Тебе о чем-нибудь говорят эти имена? Знаю, что говорят. Особенно Макс. Твой старый друг или приятель. Не помнишь, что ли?

– Так это ты… ты… Коннор… Что?.. Что тебе от меня надо?..

– Ты аж побледнел. Да, кусок дерьма, я Коннор, твой ночной кошмар и ангел мщения.

– Какое отношение… – Он поднялся, выпрямился. – Какое отношение я имею к Карьеру? – Его пошатывало, словно подвыпившего. – Ко всем… всем… этим… кроме Макса? – хрипел Сорока, говорить нормально не получалось. – Что я сделал не так?

– Так, братка, выходит, всадить нож в спину своему другу – это нормально? Это ты ничего не сделал не так? – Никита пересчитал патроны в револьвере. – Я бы застрелил тебя прямо сейчас, но все же интересно, сколько тебе заплатили и почему ты на это пошел? – Прокрутил барабан. – Лучше ответь. Тебе же лучше будет. – И стрельнул в колено Сороке.

Рев поднялся на весь хутор.

– Боль пройдет. Только расскажи мне все… – Никита приставил ствол ко лбу Сороки.

– Су… больно… больно… как…

– Сколько?!

– Двадцать тысяч!

– Убить стольких за двадцать штук?

– А… сколько ты… ты обычно берешь… берешь за убийство?..

– Пошел ты! – Приятный звук взводимого курка. – Речь о тебе!

– Я же знаю… знаю, Коннор, что ты был наемником. – Сорока сплюнул кровавым сгустком. – Тебя многие знают. Ты у многих отнял друзей. И вот тебя настигла карма. Ты думаешь… ты думаешь, что это я разрушил твою жизнь? Что я виновен в смерти этих парней? Лис пережил Карьер, Кон пережил Карьер, а потом они… черт… как же болит… ты… мне… больно…

– Зачем?

– Что – зачем?

– А то ты не знаешь.

– Мне нужны были деньги… небольшая сумма, чтоб до квартирки в Питере добить… а лезть самому… шкурой своей рисковать ради артефакта… Я продал инфу Максу, а потом торговцу… Я не знал, что его люди перестреляют ваших… не знал… думал, гоп-стопнут максимум, как лошар вас оберут, а оно… оно вон как…

– Иногда надо думать, для этого тебя природа мозгами и одарила.