Летающий класс

Луиза готовит. Она повязала передник мамы и как волчок носится между газовой плитой, где стоят на огне кастрюли, и столом, на котором лежит раскрытая поваренная книга. Она поминутно открывает крышку кастрюли.

Когда кипящая вода с шипением бежит через край, она съеживается. Сколько соли нужно в вермишелевый суп? Пол столовой ложки! Сколько сухого сельдерея? Щепотку! Сколько же это, боже мой, щепотка?

Дальше: «Натереть мускатного ореха!» Куда запропастился мускатный орех? Где железная терка?

Маленькая девочка роется в ящике стола, забирается на стул и осматривает все коробки, смотрит на стенные часы, спрыгивает со стула, хватает вилку, открывает крышку, обжигает пальцы, взвизгивает, тыкает вилкой в говядину - нет, она еще не сварилась!

С вилкой в руках она замирает как вкопанная. Надо еще что-то найти? Ах, верно! Мускатный орех и железную терку! А ну-ка, что это спокойно лежит рядом с поваренной книгой? Зелень! Ох, ее же надо почистить и положить в бульон! Итак, вилку прочь, берем нож! Готово ли, наконец, мясо? И где это железный орех и мускатная терка? Ерунда, железная терка и мускатный орех!

Зелень нужно сначала вымыть под краном. Морковку нужно почистить. Ай, ну совсем ни к чему еще при этом резать пальцы! А когда мясо будет готово, его нужно вынуть из кастрюли. И потом снять его с костей, взять решето! И через полчаса приходит мама! И за двадцать минут до ее прихода нужно бросить вермишель в кипящую воду! А что делается на кухне! И мускатный орех!

И решето! И терка! И... И... И...

Луиза опускается на табурет. Ах, Лотта! Нелегко быть твоей сестрой! Отель «Империат»... Советник Штробл... Пеперль... Франц... И папа... папа... папа...

А часы тикают.

Через двадцать девять минут придет мама! .. Через двадцать восемь с половиной минут!.. Через двадцать восемь! Луиза решительно сжала кулачки и поднялась на новые подвиги.

- Это просто смешно! - приговаривает она.

И все же приготовление обеда это совсем особое дело. Решимости вполне достаточно, чтобы спрыгнуть с высокой башни. Но чтобы приготовить лапшу с мясом, для этого недостаточно силы воли.

И когда фрау Кёрнер возвращается домой, усталая от суматохи дня, она видит не веселую хозяюшку, а совершенно расстроенное жалкое существо, поцарапанное, смущенное, подавленное, готовое расплакаться.

И она слышит:

- Не ругай меня, мамочка! Мне кажется, я не умею больше готовить!

- Но, Лоттхен, разучиться готовить - это же невозможно! - удивленно восклицает мать.

Однако удивляться некогда. Нужно осушать детские слезы, пробовать бульон, бросить разварившееся мясо в кастрюлю, достать из шкафа тарелки и столовые приборы и многое другое.

Когда они наконец сидят в комнате под лампой и едят суп с вермишелью, мать утешительно произносит:

- И все же получилось очень вкусно, верно?

- Да? - Робкая улыбка появляется на детском лице. - Правда?

Мама кивает, и теперь девочке самой все кажется таким вкусным, как никогда в жизни! Несмотря на «Империал» и омлеты.

- Завтра я буду готовить сама, - говорит мама.- А ты будь повнимательней. И тогда скоро сможешь готовить так же, как и до каникул.

Девочка с готовностью кивает.

- Может быть, даже еще лучше! - заявляет она довольно нескромно.

После еды они вместе моют посуду. А Луиза рассказывает, как великолепно было в пансионате. (Разумеется, она ни слова не говорит о девочке, которая была поразительно на нее похожа!)

Между тем Лоттхен в лучшем платье Луизы сидит, прижавшись к бархатному барьеру, в ложе Венской государственной оперы и горящими глазами смотрит вниз, в оркестр, где дирижирует Людвиг Пальфи. Увертюра «Гензель н Гретель».

Как великолепно выглядит папа во фраке! И как повинуются ему музыканты, несмотря на то что среди них есть очень пожилые господа! Когда он сильно взмахивает палочкой, они играют так громко, как только могут.

А когда он хочет, чтобы они играли тихо, тогда шелестят они, как вечерний ветерок. Должно быть, они его боятся!

И он так весело только что кивнул ей в ложу!

Дверь ложи открывается.

Шумно входит молодая элегантная дама, садится у барьера и улыбается смотрящей на нее девочке.

Лотта застенчиво отворачивается и снова смотрит, как папа управляет музыкантами.

Молодая дама достает бинокль. И коробку конфет. И программу. И пудреницу. Ей нет дела до бархата, что начищен до блеска.

Когда увертюра окончилась, раздаются громкие аплодисменты. Дирижер господин Пальфи несколько раз кланяется. Потом, прежде чем снова взмахнуть палочкой, он смотрит наверх, в ложу.

Лотта потихоньку машет ему рукой. Папа улыбается еще ласковее, чем раньше.

И тут Лотта видит, что не только она машет рукой, но и сидящая рядом с ней дама! Дама машет папе? И может быть, папа именно ей так приветливо улыбнулся?

И совсем не своей дочери? Почему Луиза не рассказывала ей об этой незнакомой женщине? Отец недавно с ней познакомился? Но почему она тогда так доверительно машет ему рукой? Девочка замечает себе: «Сегодня же написать Луизе. Может быть, она что-нибудь знает. Завтра перед школой на почту. Мюнхен, 18, до востребования, Незабудке».