– Ну, так говорят – плохи у нее дела-то. Нет, что ты мне ни говори, а все же девки нынче совсем ненормальные пошли! И чего им неймется? Это ж надо, чего придумали – жир с себя ножом соскребать!
– Леш… Не говори того, чего не знаешь, а?
– Так а я чего… Почем купил, потом и продаю. Говорят, врачи ей чего-то там вместе с жиром и отрезали, вроде как нерв какой-то. А что, не так? Тебе виднее, ты ж у нас врач…
– Да я не о том, Леш… Ты мне скажи лучше… А если бы со мной, к примеру, что-то подобное случилось?
– В смысле? – резко обернулся он от раковины, вытаращив на нее удивленные голубые глаза.
– Ну… Если бы меня, к примеру, паралич разбил…
– Ань, ты чего несешь-то? Совсем рехнулась? Типун тебе на язык! Чтоб я больше от тебя не слышал этого, поняла? Знаешь, как моя бабка Зинаида всегда говорила? Не приговаривай лихо, и будет тебе тихо! Вот и ты – не приговаривай!
Ух, как строго! Сказал – как отрезал. Вот весь он в этом – «типун тебе на язык», и вся любовь…
– Да я не приговариваю, Леш. Я просто спросить хотела…
– Да понял я, понял, не дурак. Понял, о чем спрашиваешь. Значит, этот городской перец руки умыл, Варьку таки матери таки подкинул… Вот козел, а?
– Нет, Леш, он не козел.
– А я говорю, козел! Как не нужна стала, сразу и с рук сбыл! Это ежу ясно!
– Да что, что тебе ясно, господи… – неожиданно для себя плеснула она холодной яростью. – Ты что, самый умный, чтобы походя чужим людям оценки давать? Да кто ты такой вообще? Знаешь, кто ты? Да ты…
Она вдруг сама испугалась этой плеснувшейся ярости, замолчала на полувдохе, пытаясь унять внутреннюю тяжелую дрожь. И Леха тоже замер над раковиной, окаменел спиной, развернулся к ней медленно. Так медленно, что этого времени хватило, чтобы прийти в себя.
– Ань… Ты чего это? Критические дни на подходе, что ли? Так рановато вроде…
– Да ничего, Леш. Сама не знаю… Прости, не обращай внимания. И впрямь, чего это я такой дурацкий разговор затеяла? Прости…
– Да ладно, бывает… Скажи лучше – картошку жарить или варить будем?
– А ты как хочешь?
– Жарить!
– Ну так и жарь… А я пойду прилягу ненадолго.
– Иди. Я позову, когда готово будет.
– Ага…
Плюхнувшись на диван, она попыталась всмотреться в экран телевизора, где буйствовала популярная скандальная передача «Пусть говорят». О чем они там «пусть говорили», так и не смогла понять. Маргинальные герои «из народа», подпрыгивая на мягких диванах, что-то кричали в публику, элегантный ведущий пытался их «культурно» урезонить, поблескивая модными очками. Смешно. И смотрится бедный ведущий на фоне всего этого безобразия так же неубедительно, как нежный цветок орхидея среди некультурного чертополоха. Такой растерянный, что защитить его хочется. Как давеча Александра Синельникова там, на улице Чапаева. И тоже его жалко немного, ведущего-то. Нет, лучше не смотреть…
Потянувшись за пультом, выключила телевизор, обвела взглядом комнату. Окно, шкаф, полка с книгами, компьютер давно устаревшей модели, журнальный столик. Люстра под потолком дешевенькая. Жилье маргинальных чертополохов…
Вспомнила, как мечтала когда-то о квартирном благоустройстве, усмехнулась. Вот об этом, что ли, она мечтала? О неудобном диване, о телевизоре с передачей «Пусть говорят», о запахе жарящейся с луком картошки? О Лехе с его туповатой убийственной серьезностью?
Нет, все правильно, конечно. Нельзя от судьбы требовать много. Надо ее благодарить за то, что есть. Да и как – требовать? Что у нее есть, чтобы требовать? Красота? Талант? Дворянская родословная? Ведь нет же ничего такого! Только протест неосознанный изнутри и лезет, выплескивается раздражением. Хотя… Вот взять, к примеру, того же ведущего из передачи «Пусть говорят». Если его месяц к стилистам не водить да заставить жить без привычного благоустройства, от его гламурной красоты да орхидейной нежности тоже одни перышки останутся. И дворянской родословной у него наверняка нет. Говорят, он вообще в Москву из какого-то заштатного провинциального городка приехал. Так что, получается, можно поднапрячься да и потребовать от судьбы большего, коли такой случай выпадет? Только правильно поднапрячься надо?
Помнится, девчонки-однокурсницы, сидя вечерами в тесной общежитской комнатушке, так же рассуждали – не надо, мол, ничего бояться, в борьбе за место под солнцем все средства хороши. И конечно же, под этим самым местом, которое солнцем освещено, предполагалось удачное замужество… А как еще бедным девушкам, выбравшим себе низкооплачиваемую медицинскую стезю, обмануть судьбу-маргиналку? Только так – замуж прилично выйти. И тут уж, действительно, все средства хороши. Можно и на собственном уничижении поиграть, если с умом к нему подойти. Да, именно так и рассуждали… Подстегивали друг друга на подвиги.