Летят перелетные птицы

– Да я ж не о том… Я вовсе не к тому, что ты глаза красишь да кудри вьешь… Мне чего – вей себе на здоровье, если тебе нравится. Я не о том…

– А о чем?

– Ну… Ты другая какая-то стала. Будто бы не в себе последнее время. То маешься, то вдруг подпрыгиваешь ни с того ни сего.

– Леш, кончай философствовать, а? Во-первых, тебе не идет, во-вторых, на работу опоздаешь.

– Ой, и впрямь… – испуганно вздернул он голову к висящим на стене часам. – Все, я побежал… Вечером увидимся!

– Ага… Куда ж мы денемся… – тихо произнесла она, выпучивая глаза и старательно водя кисточкой по нижним ресницам. Потом отступила на шаг в сторону, глянула на себя критически. Встряхнула головой, откинула волосы за плечи. Ну, вот, хоть что-то человеческое прорисовалось…

И долой с себя, ради бога, этот дурацкий свитер! И старые серые брюки, вытянутые на коленках! Что ей, надеть больше нечего? Где-то в шкафу белая блузка висит, ни разу не надеванная. И брюки от выходного костюма есть вполне приличные. Будет вполне классически выглядеть – белый верх, черный низ. Только бы гладить не пришлось, времени-то в обрез…

Кинувшись к шкафу, она торопливо сдернула с плечиков блузку, разыскала брюки, путаясь в штанинах, натянула их на себя. Оп-па… Пояс на талии с трудом застегнулся. С таким трудом, что выплыли и повисли с боков две безобразные складки. О, боже… Когда она в последний раз эти брюки надевала? Теперь и не вспомнить… Поправилась, значит. Растолстела. И не почувствовала ни фига… Вот так деревенские тетки и раздаются вширь – сами не замечают, как эта горестная метаморфоза с ними приключается. Повернувшись к зеркалу боком, зарычала от негодования – ну куда в таком виде пойдешь, вон, как пузо над поясом вперед вывалилось! А может, блузку просто сверху надеть, в брюки не заправлять? Нет, некрасиво. А может, джинсы? Хотя нет, джинсы с нарядной блузкой – вообще дурной тон, наверное. А юбку? Но к юбке ботинки не подойдут, смешно будут смотреться…

Стянув с себя брюки и блузку, она с досадой кинула их на диван, снова подпрыгнула к шкафу, с яростью перебрала висящие на плечиках одежки. Уже понимая, что ничего подходящего не найдет. Чем больше понимала, тем больше успокаивалась этой странною безнадегой. Ну, не найдет. И ладно. И хорошо, что не найдет. А зачем, собственно? Для чего она весь этот утренний цирк затеяла? Чтобы не упасть лицом в грязь перед Александром Синельниковым? А не слишком ли глупо все это выглядит, уважаемая Анна Ивановна, участковый врач Одинцовской поликлиники? Где – вы, и где – Александр Синельников, занесенный в эти забытые богом края волею горестного случая? И вообще – при чем тут Александр Синельников…

Отвергнутые старые серые брюки застегнулись легко, с радостной готовностью, даже полунамеком не обнажая ни одной лишней складки на талии, и свитер с белой полоской принял ее в свои привычные объятия, лаская мягким трикотажем. От этой ласки она только взъярилась больше, даже в зеркало на себя глядеть не стала. Да и времени уже не оставалось – на летучку опаздывала. Вернее, уже и опоздала фактически, чего с ней никогда не случалось. А Леха-то правильно подметил – не в себе она последнее время. Как он там смешно выразился? То маешься, то вдруг подпрыгиваешь? Да уж, хорошо она этим утром «подпрыгнула», ничего не скажешь. А главное, откуда прыть-то взялась? Вроде и не предвещало ничего…

– Ань! У тебя сегодня пока четыре вызова! – радостно сообщила ей регистраторша Лидочка, отняв телефонную трубку от уха. – У Коноваловой на участке аж десять, а тебе опять повезло! Интересно, твои меньше болеют, что ли? Или ты лучше их лечишь, чем Тамара Васильевна?

– Лид, пятый вызов мне в актив запиши…

– Давай! Куда и к кому?

– Улица Чапаева, дом пять. Анисимова Варвара Андреевна.

– Ой… Ой! Это что, к Варьке Анисимовой, да? Про которую я тебе в прошлый раз говорила? Так ты была там вчера, да?

– Ну конечно, была… Ты же сама от ее матери вызов принимала.

– И что там? Правду в газетах пишут, что Варька теперь полный инвалид? Ну расскажи, Ань… Интересно же…

– Да что, что тут может быть интересного? Посплетничать захотелось, что ли? Чужое горе посмаковать? Думай, что говоришь, Лида! Как тебе не стыдно!

Моргнув, Лида открыла напомаженный ротик, уставилась на нее в обиженном недоумении. Помолчав, боязливо промямлила:

– Ты чего это, как с цепи сорвалась… И вовсе я не хочу сплетничать! Просто мы с Варькой вместе учились, я на год раньше школу закончила… Да я же тебе рассказывала вчера!

– И что? Это дает тебе право на такое беззастенчивое любопытство?

– Почему беззастенчивое? С чего ты решила, что оно беззастенчивое?

– Да с того и решила, Лид… Посмотри, как у тебя глаза злорадством горят!

Обескураженная Лида восприняла упрек, как руководство к действию. Ротик ее приоткрылся еще больше, ладошка скользнула в карман белого халатика, выудив на свет божий круглое зеркальце.