Танцевали ради самого танца, не важно, как и с кем. Перед раскрашенной в цвета триколора эстрадой кружился одинокий старик, обнимавший воображаемую партнершу. Охранник в бумажном колпаке танцевал вальс со своей дочерью, высоко держа ее на вытянутых руках, парни топтали ногами землю и смеялись, а дети выстраивались в длинные цепочки и визжали от восторга, когда взрывались петарды и хлопушки.
Дюваль прижал к себе девушку и скользил с ней во всеобщей суматохе; они все время смеялись – над останавливающимися машинами, охранником, музыкой и друг над другом.
«Я был страшным идиотом с этой амати, – сказал Дюваль. – Странно, что это так быстро прошло».
«Любимый, – ответила она, – все очень быстро проходит, когда ты снова влюбляешься. А эта твоя амати наверняка ничего особенного из себя не представляла».
«Ты ничего не поняла, моя красавица, – с нежностью сказал Дюваль, – но это не важно. Главное, что все уже позади».
Ночь пролетела удивительно быстро.
Краски стали прозрачнее, бледнее, небо над часовней посветлело. Старик, который танцевал с невидимой женщиной, все еще прижимая ее к себе, спал в канаве. Рошанский и Дюваль после семи бокалов клялись друг другу в вечной дружбе. Объявили последний танец, танцующие встали в круг, а некоторые заняли место в центре. Дюваль поступил иначе: пал на колени перед возлюбленной и расстелил на асфальте кусок картона от эстрадной декорации, чтобы девушка не испачкала платья. Она тоже встала на колени, и они расцеловали друг друга в обе щеки. «Не позволяй поцелуям перерасти в большее, – попросил Дюваль, – нам хорошо там, где мы сейчас». И они не пошли танцевать, а остались сидеть на картонке.
О том, что музыканты ушли, им сообщил Рошанский. А Дюваль сказал: ну и ладно, у них же нет амати. Нет, сам он, разумеется, занят.
«Ты хочешь сказать, что на ней могу сыграть я?» – спросил Рошанский.
«Именно. Пользуйся случаем, потому что завтра я ее продам».
И Рошанский сыграл. Все оставшиеся окружили его и слушали молча, чему Дюваль был очень рад.
«Ты будешь вести кассу, – говорил он девушке, – Рошанский будет судомойкой, а если он для этого слишком хорош, пусть по праздникам играет посетителям свои русские романсы».
«В пользу новобрачных, – кричал Рошанский, бегая со шляпой, – на комнату для них или на что угодно. Будьте же щедры один-единственный раз, потому что такой прекрасной музыки, как сегодня, вы никогда больше не услышите. Дюваль, конечно, мог бы отдать амати мне, и тогда конец у этой истории был бы вообще прекрасный. Но так тоже сойдет».
Над Парижем медленно рассветало еще одно новое воскресенье, подбадривая тех, кто в понедельник начнет все сначала.
Сан-Дзено Маджоре, одна звезда
В полуденном зное покрытая белой мерцающей пылью Верона казалась вымершей. На узких полосках теней от домов спали собаки, а посреди улицы неподвижно стояла взлохмаченная женщина в черном, держа под мышкой несколько пустых бутылок. «Сан-Дзено Маджоре, одна звезда», – прочла я в путеводителе.
Она быстро подошла, пристально посмотрела на меня, по-птичьи вытянув вперед голову, и серьезно произнесла: «Перестаньте! Будете смеяться, когда поймете, что здесь смешного».
Хрипловатый голос, в котором не было ни гнева, ни даже осуждения, меня смутил. И я ответила: «Это ни в коей мере не над вами, синьора. Я просто вспомнила веселую историю».
«Расскажите!» – неожиданно велела она.
Я с глупой миной начала судорожно искать в памяти подходящий анекдот и, отчаявшись, в конце концов сообщила: «Знаете, почему аист стоит на одной ноге?» – «Нет». – «Потому что, если он поднимет вторую, он упадет». – «Мило», – вежливо отреагировала она, даже не улыбнувшись, и продолжила внимательно изучать меня.
«Ну, я, пожалуй, пойду, – проговорила я слегка нервно. – Хочу найти Сан-Дзено Маджоре…»
«Я могу проводить вас туда, – спокойно сообщила дама. – Мне по пути».
«Нет, что вы! – благовоспитанно запротестовала я. – Не стоит беспокоиться. Я сама найду дорогу».
«Но я именно туда и иду», – повторила она почти приказным тоном.
На холм мы поднимались в полном молчании. Потом я начала говорить какие-то банальности о городе. Она равнодушно откликалась: «Да, это очень интересно. Нет. Необычно жарко».
«А у нас всегда ужасно много снега, – завела я привычную пластинку, – огромные незаселенные территории. На самом деле Финляндия намного больше Италии, а…»
«Население всего три с половиной миллиона, – бесстрастно подхватила она, – и полярных медведей на улицах нет».