Летний брат

Эмиль кивает на кровать:

— С твоим братом.

15

«Мы перестали справляться, — всегда отвечала моя ма на вопрос о том, почему Люсьен больше не живет дома. — Особенно он с Брайаном не ладил, было сложно. Но и с Морисом тоже». В супермаркетах она говорила это другим мамам, которых мы встречали. Часто даже если ее об этом никто не спрашивал.

В комнате Люсьена ничего менять не собирались. На тот случай, если он приедет погостить на выходные. А в остальные дни мы туда ставили сушилку. И пылесос. На его кровати выросла гора выстиранного белья, которое надо было погладить, а еще туда же поставили коробку от нашего нового телевизора.

Я думал, он изменится, оттого что будет жить там. Может быть, станет лучше. Но каждое воскресенье, которое я просиживал у его кровати, я отмечал, что все в нем остается прежним.

Казалось, ма все время ждала кого-то, кто никак не приходил. Она без конца звонила спросить, все ли в порядке. Мне кажется, я не скучал по Люсьену. Его просто не было дома. Он не исчез, а просто как будто отошел в сторону. Ушел в сон. После каждого нашего визита он всю неделю спал и видел сны о нас. И в тот момент, когда мы въезжали на парковку, кто-то из персонала будил его.

Но я знал, что на самом деле это не так. Я часто замечал ранки у него на руках, которых раньше не было. А иногда и царапины на лице. А один раз у него был синюшный ноготь на большом пальце. Так что Люсьен явно просыпался и когда нас рядом не было.

Ма целовала меня перед сном коротко, будто старалась не дать мне фору по поцелуям перед братом, ему-то ее поцелуи не доставались. И по той же причине мы старались навещать его так часто, как только могли. Уже через пару недель мы взяли его с собой на денек поплавать в пруду.

Меня оставили ждать в машине на парковке, а ма пошла забрать Люсьена. Так получалось быстрее. Па тоже ушел, чтобы помочь толкать кресло-каталку. Здание интерната напоминало школу.

— Но в отличие от школы, тут ничему не научат, — сказал на это мой отец.

У главного входа в здание стояло несколько человек. Я знал, что тут живут еще какие-то люди, но кроме Люсьена пока никого не видел. Для меня все они были сродни динозаврам. Но у всех была какая-то особенность, которая делала каждого непохожим на всех остальных. Так что все вместе они были коллекцией последних представителей своего собственного вымирающего вида.

— Идет, — громко сказал я, обращаясь к самому себе. К машине Люсьена подвезли на кресле, пешком этот путь занял бы у него слишком много времени. Теперь, когда я его увидел, я вдруг осознал, что ужасно соскучился, и начал нетерпеливо дергать ручку задней дверцы машины. Она не поддавалась, на ней стояла детская защита.

— Садись вперед, — сказала мне ма. Я быстро проскользнул между сиденьями. Пока па усаживал Люсьена назад, ма держала его голову, чтобы он не ударился.

— Привет, — сказал я.

— Ку-ва-ваа, — отреагировал он, будто я сказал что-то не то, — ку-ва-ваа!

— Смотри, солнышко мое, мама сядет с тобой рядом.

Она залезла к нему на заднее сиденье, взяла его руку в свои, чтобы погладить ладонь между мизинцем и указательным пальцем, но он начал сопротивляться.

— Ку-ва-вааа!

Влажными пальцами мама попыталась пригладить ему выбившиеся пряди. Она хотела его поцеловать, но Люсьен весь извернулся и отполз от нее так далеко, так только мог.

— Так здорово, — бодро произнесла она тогда, — вот мы снова все вместе, вчетвером.

— Мы все вместе, вчетвером, — повторил я вслед за ней. — Да, па?

— Вчетвером, — сказал он.

Мы все произнесли это вслух, и эта фраза прозвучала как договор.

— Хм-м-м, хм-м-м…

При каждом новом «хм-м-м» Люсьен кивал, будто соглашался со всем, что мы говорили. Волосы у него снова непослушно топорщились.

Наш пляж на песчаном карьере не был похож на те, которые снимают в рекламах. На нашем был серый грубый песок, который забивался мне под ногти, когда я в нем рылся, и было больно. Крепость так точно не построить. В таком песке можно было только ямки выкапывать. Вокруг на каждом шагу лежал утиный помет: зелено-черные полоски с белым пятном на конце. Похоже было, будто гномы начали расписывать их красками, но, заслышав наши шаги, все бросили и убежали. Не вляпаться было просто невозможно: чистого места не было на всем пляже. Но ныть по этому поводу я не собирался, а то мама сложила бы полотенца и мы отправились бы домой. А карьер тут такой глубокий, что однажды в нем пропал водолаз. Я всегда удивлялся, что вода такая гладкая, но под этой гладью все равно никак не рассмотреть, насколько там глубоко. Вдруг набежали облака и стало так холодно, что кожа покрылась пупырышками, но, когда ненадолго снова выглядывало солнце, становилось опять очень жарко. Ма через голову стянула с Люсьена футболку, а он сопротивлялся, отпихиваясь тонкими ручками.

— Может, он хочет пить! — крикнул я. Ма подняла его ногу, согнула в колене и натянула плавки поверх его подгузника, хоть он никогда и не заходил в воду глубже, чем по щиколотку. Она проверила сгибы локтей, коленей, ямочку у него на шее.