Летний день, или Корыто со старостью

Но все по порядку. Братцы, женился я. Супруга моя, Акулина Карповна, женщина во всем доблестная, но только знаете, не зря ей имя такое было придумано зубастое. Мы с Пегасом теперь в ее полном распоряжении, сидим и не тявкаем. На сострадание ваше я, однако, не рассчитываю и на него не напрашиваюсь: может, вам и того хуже, может, у вас тоже в супругах крокодилица ходит. И хотя мы с Пегасом находимся теперь под ее неусыпным оком, я (страшно подумать о последствиях такого моего проступка) все же иду на риск, хочу изложить вам факты из моей новейшей биографии.

Прекраснейшее течение мой жизни (теперь-то я знаю, что тогда-то я и был счастлив, жаль только никакой умный человек меня тогда за рукав не дернул, чтоб я своё счастье разглядел повнимательнее) завершилось, представьте, венчанием. Как это вышло, сам не знаю. Если вы, уважаемый, женатый человек, то, возможно, меня поймете. Все текло своим чередом, птички чирикали, природа меняла свои одеяния, я, все еще блаженствуя, думал, что мне ничто не угрожает, а вдруг – бац!!! – и женат. (Не знаю, как в вашем случае, но в моем случае вышло всё именно так.) Пропал Кузьма, поминай как звали.

Коварство и жестокий обман вылезли с первых дней нашего уже совместного жительства. Без убранства (простите мне эту подробность) Акулина Карповна оказалась совсем не тем, чем в пышном платье. Первое разочарование я, не показав виду и даже не зажмурившись, проглотил. Но тут нагрянула беда пострашнее. Обман закрался в самую суть нашего союза. Две тысячи обещанного за Акулиной Карповной приданого уплыли, как облака весенние. Надула меня Акулинина маменька. С сундуками Акулиными тоже конфуз вышел: в них одна дрянь оказалась, ни одной вещи стоящей, ни одной юбки, годной для изготовления мне новых (прошу пардон у дам) кальсон. Я и тут не отчаялся, не дал себя проглотить пучине уныния и меланхолии. Стал принимать для успокоения капли, припомнил, что ведь не далее как весной на бесприданнице готов был жениться, лишь бы, так сказать, по взаимному влечению сердец. Эх, что правда, то правда, но, мечтая о бесприданнице, я ведь надеялся, что барышня эта хоть и не будет иметь мульёнов, так заместо того будет непременно выделяться душевными качествами!

А в моей Акулине Карповне, простите, ни кротости, ни доброты. Хуже черта баба моя! Все мои знакомые немногочисленные, как я женился, дом мой сторонкой обходить стали. Кухарку мою она выгнала. Это, конечно, правильно, экономнее так, но сама-то теперь нас одной капустой и картофелем потчует. Рыбьи головы у нас теперь заместо пастилы али смоквы стали. Во до чего дожили! За что наказание такое? Я одной дьявольской силой1 и жив пока, а Пегас-то за что страдает?! Пегас – благороднейшее создание, с предками в тысячу раз доблестней Акулининых, вынужден тоже капусту жевать!

От жизни такой мы с Пегасом как-то вечером надумали даже революцию устроить, что-то наподобие французской, решили пошатнуть трон Акулинкин. Но она, ведьма старая – видно, глаза и уши у нее повсеместно рассованы, – как-то пронюхала о нашем замысле: растоптала цветок революции, не дав ему и бутона раскрыть. В назидание лишила нас похлебки, и, стыдно сказать, знамена наши как-то быстро были сложены. Но даже тогда не раскрылась подлость ее и коварство в истинных величинах. Раскрылись они позже, когда Акулина Карповна, путем многих моих словесных ухищрений, была доведена до того состояния, что вынуждена была признаться, что совершила, черная ее душонка, еще одно против меня злодеяние. Призналась она, что пошла, представьте, за меня только из-за Станислава моего (вот какую Станислав-то мне службу сослужил), вернее, из-за пенсии, за него полагающейся. Да еще сгоряча ляпнула, что вообще бы со свету меня сжила, если бы не боялась, что пенсию эту потом у нее отымут. Ох, и скверная же она баба. Это моего-то Станислава, звезду мою путеводную, в муках заслуженную, да с пенсией в придачу заграбастать решила!

Я, недолго думая, воспылал ненавистью! Да вы бы не воспылали разве?

До ссор у нас дело дошло. Я не сдержался, она тоже женщина горячая, как схватит меня за ухо и кричит:

– Знаю, что, Кузьма, в голове твоей варится! Со свету сжить меня хочешь!

Я криком кричу, чуть не плачу, у меня, честное слово, ничего такого не варится! С чего это она взяла, сам не знаю! Будто кара небесная на мою голову опустилась!

Тут она опять за ухо дернула, я неприлично взвизгнул. Пегас, видя совершаемое надо мной насилие, кинулся на нее как тигр! Но тут же отлетел, скуля, в угол комнаты.

Тут Акула моя еще больше разозлилась и отвесила мне двадцать восемь тумаков (это я по привычке считал, осталась она во мне с тех пор, как я бухгалтерию вел; вам, может, тоже интересно будет: вас-то, чай, супружница тоже поколачивает? У вас-то, голубчик, поди, тоже матриархат сплошной! Прости меня, Господи!).