Анна.
О чём я? Она пришла ко мне, когда Ефима дома не было. Никаких сцен, выяснения отношений… только одна фраза. Она долго, внимательно на меня смотрела, а потом сказала: «Вы, девочка, далеко пойдёте». В плохом смысле сказала, понимаете? И ошиблась. Я никуда не пошла. Просто работала, воспитывала сына. Характер у мужа был трудный. Он всегда болел, а я, как на грех, была всегда здорова.Никита.
Вы самая лучшая женщина на свете.Анна.
Я никакая, месье Лебрен. Все эти годы я жила чужой жизнью и не задумывалась об этом. О таких вещах всегда думать недосуг. Вот только сейчас времени достаточно.Никита.
Это не так уж плохо.Анна.
Это невыносимо. Ева не пришла на похороны. Сейчас знаете как хоронят? Слева первая жена, справа – вторая, у изголовья – третья. И все друг на друга волком. На кладбище я вспомнила Еву, но решила, что она сознательно не пришла, чтобы избегнуть подобной ситуации.Ева.
Что вы? Я тогда в больнице с желтухой лежала.Анна.
Вчера она мне сказала, что попала на погружение случайно.Ева.
Совершенно случайно. Я знала только, что погружаться будем за городом. Захар такой бестолковый, ничего толком не объяснил. Поехали большой компанией. Уже на станции я насторожилась. А когда к посёлку подошли, у меня уже не было сомнений. Таких совпадений зря не бывает. Я пришла в свою молодость.Анна.
Клянусь, я её не узнала. А она меня узнала.Ева.
Ещё бы.Анна.
Мужественная женщина, в этом ей не откажешь. Пять дней – ни словом, ни жестом… А потом она пришла в мою комнату.Никита.
Я знаю, слышал. Вы о чём-то спорили.Анна.
Мы не спорили, мы говорили очень спокойно.Никита.
Вы-то спокойной не были.Анна.
А как мне было не волноваться, если она спросила про завещание?Ева.
Не в завещании дело. Просто меня удивило, насколько вы не знаете своего покойного мужа.Анна.
Странно, что это было только вчера вечером. Московская квартира – это склад рукописей, во всех комнатах стеллажи от пола до потолка и запах, как в архиве, – нежилой. Мне надо было перебрать тонны пыльной бумаги по листочку. Бессмысленное занятие! Ночью я позвонила Еве. Тогда я ещё не нашла писем, тогда я ещё её жалела, – не себя.Никита.
Так это был ваш звонок. А мы голову ломали – кто бы это мог быть так поздно?Анна.
Трубку взял Алексей. Мне не хотелось называть себя. Я сказала Еве, что не нашла никакого завещания. И ещё я ей сказала: «Ева Сергеевна, что нам теперь делить?»Никита.
Она всё поняла, уверяю вас. Я видел её лицо в тот момент.Анна
Никита.
Больше не надо.Анна
Ева.
Там были обнаружены уникальные древние рукописи из Спасо-Каменского монастыря. Ефим был этим очень заинтересован.Анна.
Из Москвы писем мало. Зачем ей было писать, если они и так общались… достаточно тесно.Никита.
Это нередкий случай, когда люди сохраняют хорошие отношения с первыми жёнами.Анна.
Да ради бога! Но почему тайно? Хорошие отношения… Она же любовницей его была! Правда, здесь как-то неуместно слово «любовница».Никита.
Пожалуй.Анна.
А какие нежные письма, – они в них сетовали на жизнь, утешали друг друга, опять же, эти древние свитки, им посвящены лучшие страницы. Я читала их всю эту безумную ночь, луна – вот такая! – ухмылялась мне в окошко злобно. У них любовь была, а я все эти годы – одна, в пустом доме, чопорным несмышлёнышем… старушкой-молодайкой.Никита.
Нет уже Евы.Анна.
Какая разница? У меня на всю жизнь останется ощущение, что не я, а она здесь хозяйка.Никита