– Козье, – старуха пододвинула чашку с молоком и села напротив, подперев щеку огромной, клещеобразной, коричневой, от сплошной «гречки», рукой.
– Я твою Зинку вот такой помню, – клешня поднялась чуть выше колен. – Привет ей передай. Дети-то у вас есть?
– Мальчик.
– В Верхний Стан идёшь? Сейчас этой дорогой не ходит никто. Все по мосту норовят, по гладкому шоссе. Я в Верхний Стан тоже скоро по мосту поеду.
– А зачем вам в Верхний Стан? – насторожился Зыкин.
– Что ж меня, по бурелому волочить? А место там высокое, сухой песок. Самое милое дело лежать, – Зыкин понял, что она говорит про кладбище.
– И церковь там хорошая, – продолжала старуха, – только разрушили её люди. Зверьё! А когда починят – неизвестно. Уж пора бы. Говорят, там теперь капище мастрычат. Это в наше-то время, ой, ой, грехи наши тяжкие!
– Какое капище? – потрясённо спросил Зыкин: он и не подозревал, что эта ветхая бабка может знать такие слова.
– Языческое, вот какое. К Соньке моей всё велосипедист ездит. Оттуда, из Стана. Он и рассказывал. На это капище, говорит, жуткие деньги тратят. А ведь можно было бы их на починку храма пустить. Так я говорю или нет?
– Нет, бабушка Павлина, не так. Никакого капища там не строят. Там идёт подготовка к массовому крестьянскому празднику. Называется – акция. Но об этом сейчас спорить не будем. Ты мне лучше объясни, про какого ты велосипедиста толкуешь?
– Так из тех, кто капище строит. Сонька, срамница, меня не стесняется. Ночью его принимает. Я в избе, а сами на терраске гули-гули. При живом-то муже! Он на заработки уехал.
– Как зовут велосипедиста?
– Сонька беспутная! Ты её характер знаешь? Ох и ведьма-баба, ох и вредна. И всё деньги считает. Думаешь, зачем она у меня живёт? Хочет на своё имя эту избу переписать. Чтоб, когда я помру – она, мол, наследница. А изба – лесхозовская. Меня здесь терпят за заслуги мужа моего покойного, царство ему небесное, – она перекрестилась, – сорок лет в лесхозе оттрубил. А на кой им Сонька? Да лесхоз лучше дом на брёвна растащит, чем Соньке его подарит.
Зыкин уже понял, что старуха не так уж плохо слышит, но играет в глухоту, чтобы не отвечать на никчёмные, с её точки зрения, вопросы.
– И часто к вам этот велосипедист ездит?
– Да не считала я.
– И всё ночью?
– Так днями-то он своим капищем занимается.
Если поразмыслить, то картинка получалась оч-чень любопытная! Зыкина от возбуждения стало легко познабливать. Вот что значит охотничий азарт!
– Капищем, значит… Как его зовут-то, баба Павлина?
– Что ты привязался – как зовут, как зовут! Я почём знаю, как его зовут? Будет мне Сонька имена своих вертунов называть… Я что – милиция?
«А побаивается Соньки бабуся», – с ехидцей подумал Зыкин, поняв, что имени добыть ему не удастся.
– Ну а выглядит он как?
– Самостоятельный такой, красивый. Но неулыбчивый, и ещё жадный. Такой же, как Сонька. Хоть бы подарочек когда привёз. На шоколадку можешь раскошелиться, если я его в своём дому терплю? Да и Соньку он не больно подарками балует. Сам-то её пользует, а отдачи нет. И ведь опять же… простыни за ним постирай, рубашки постирай! Лечиться очень любит.
– Что же он лечит?
– Да всё. Чуть что – пошёл причитать. То руку себе поранил – прижигай йодом, то колено разбил – примочки делай. Травы цвели, так он весь соплями изошёл. И всё-то она его лечит! Они и познакомились в больнице. Как пойдёт чихать! Если ты наш сенокос не воспринимаешь, то зачем тебе здесь жить? Поезжай к себе в город. Там камни, кирпич, трава слабая – хорошо… Попил молоко-то? – вдруг спросила она строго, повинуясь внутреннему, только ей ведомому счётчику, который точно указывает, когда начинать, а когда кончать разговор.
– По этой дороге иди, – указала старуха на тропинку, ныряющую под низкие еловые ветви. – Главное, влево не забирай. А то на болото попадёшь. Раньше там бабы клюкву собирали, а сейчас, поди, и пересохло всё. Но зачем тебе среди кочек плутать? Выбирай правую тропку, и через час-другой к реке и выйдешь.
Зыкин сунул руку в карман. По счастью, карамельки, с помощью которых он боролся за чистый быт, были на месте.
– Вот, бабушка Павлина, вам подарочек, – он высыпал горсть упакованных в разноцветную фольгу, чуть подтаявших от жары карамелек в подставленный подол.
Тропинка прерывалась рытвинами, в иных стояла вода, и на глиняной почве ясно прослеживался след от велосипеда. Не обманула старуха. Он прошёл почти километр, прежде чем встал столбом и буквально ударил себя по лбу: «Куда иду? Зачем? С травмированным котом разбираться? Ему надо в больницу поспешать и с Сонькой беседу вести. Уж она-то имя своего хахаля помнит! А когда имя на руках будет, тогда можно и дальше будет кумекать».