– Что подстроено? – негодовал по телефону Зыкин. – Понятное дело, подстроено. Небось её кот немерено цыплят передушил. Вот тебе и вся подстройка!
– Кот здесь совершенно ни при чём, – сказала настырная подруга. – Нам необходимо встретиться. Завтра я вас жду.
Это хорошо, что она ждёт. Зыкин и сам решил наведаться в Верхний Стан, только горячки пороть не хотел. Вот починят машину, тогда другое дело. А тут вдруг подумал – а почему бы ему не дойти до Стана пешком? Мы уже рассказывали о своеобразном расположении деревни – на машине от Кашино до Стана – тридцать километров, ногами через лес – восемь. Диктовал расстояние мост. Река здесь делала петлю. А пешком по лесным дорогам идти – самое милое дело. Через реку можно и вплавь перебраться.
– Куда ты пойдёшь по жаре? – воспротивилась жена. – Возьми мой велосипед. Он старый, но надёжный. Шины только подкачать.
– Дорогу объясни подробно. Как бы я в лесу с этим велосипедом не заплутался. А то придётся эту железку на себе тащить.
Жена с удовольствием принялась объяснять своему неместному мужу предстоящий маршрут. Сразу от новой бензоколонки – налево по шоссе, дойдёшь до барака, ну, где раньше валенки валяли, а теперь – придорожное кафе «Лебедь»… Так вот от него сразу полем и в лес. Там дорога торная, раньше та дорога широкая была, потому что по ней лес возили, а сейчас заросла. Дойдёшь до лесничихи, а там спросишь.
– Какой ещё лесничихи?
– Бабки нашей медсестры Сони. Лесничиху зовут бабка Павла. Соня живёт у неё летом и каждый день на работу ездит на велосипеде. Но дом лесничихи стоит не у самой дороги. Немного вглубь леса надо пройти. Направо. Найдёшь!
– Сколько до этой лесничихи?
– От «Лебедя», наверное, километра три – не больше. Но вообще зря ты это, Валер, затеял. Останови любой самосвал на шоссе, он тебя до Стана за спасибо довезёт, а назад домой художники подбросят.
Но Зыкин не отступился от первоначальной затеи. И чем больше он её обдумывал, тем больше она ему нравилась. Ему даже казалось, что всё словно нарочно кем-то подстроено в интересах дела, чтоб он прошёл пешком тот самый путь, который сделал неведомый злоумышленник, переправившись ночью через Угру. Конечно, он из Стана лыжи в Кашино навострил, куда же ещё? Если б он в Чапаевку пошёл или, скажем, в Малинки, то зачем ему на тот берег переправляться глубокой ночью? Можно предположить, что он реку переплыл и помчался лесом неведомо куда, только бы подальше от места преступления убежать. Но это маловероятно.
Зыкин поднялся на чердак, достал велосипед, повертел его так и эдак и решил идти пешком. Велосипед доверия не вызывал: старый, больной, несмазанный и, похоже, восьмерит.
До «Лебедя» его ребята из шиномонтажа подкинули, широкое поле он миновал бегом, а по заросшей лесной дороге уже пошёл неторопливым шагом. Вокруг – красота и великолепие. Птицы поют, насекомые жужжат, издали выводок подосиновиков видел. До бывшего лесничества дошёл в два счёта, ноги сами несли дальше, но торная дорога вдруг оборвалась, превратившись в веер тропинок. Слева стеной стояли вековые сосны, справа развернулась неширокая просека, по ней он и пошёл.
Дом лесничихи – пятистенка с худой крышей, прогоревшей трубой, но с крепким кирпичным фундаментом и резными наличниками – стоял под старыми дородными вязами. На незатенённом клочке земли раскинулся маленький огородик. На просеке среди невыкорчеванных пней бродила коза с колокольчиком на шее. На двери в дом висел увесистый замок.
Зыкин вдруг обозлился на себя и на весь мир. Ему уже казалось, что затея, казавшаяся разумной, обернулась пустой тратой времени. Оперативник фигов! Зачем его сюда занесло? Где искать старую Павлу, которая указала бы дорогу?
Вдруг неприметная облезлая дверца курятника отворилась, и появилась согбенная старуха в ситцевом платке и цветном испачканном сажей переднике. Чистая Баба-яга! Она пощёлкала вставными челюстями, потом спросила без видимого интереса:
– Ты кто будешь-то?
– Здрасте, баба Павлина. Я дорогу в Верхний Стан хотел спросить. Чтоб покороче.
– Что? Громче говори-то! Откуда знаешь, как меня зовут? Ты чей сын-то?
– Я не сын. Я муж… – Зыкин назвал фамилию жены.
– А… знаю. Она с моей Сонькой работает. И матушку её знаю. Пойдём…
Она подошла к двери, достала спрятанный за притолокой ключ.
– Я за малиной ходила. Мы двери отродясь не запирали, а сейчас балуют люди. Заходи…
– Что же буду заходить? Мне только дорогу узнать.
– Ко мне даже грибники заходят. Молочка попьёшь.
«Всего-то три километра от советского капитализма, и уже в дом зовут, – подумал опер, входя за старухой в дом, – а с другой стороны – просто ошалела бабка от одиночества, с каждым рада поговорить».
Изба как изба: кухонька тесная, маленькое окошко с Ванькой мокрым на подоконнике, закопчённое устье русской печи, с которым безуспешно боролась побелка, занавеска в выцветших васильках, крытый изрезанной клеёнкой стол, над ним – тёмный лик Николая-Угодника. Икона была украшена алыми бумажными цветами.