Летний детектив (сборник)

Услышанное от бабки Павлины не просто подтверждало его подозрения, но как бы замыкало круг, придавая предыдущим выводам смысл и правдоподобность. А это что значит? Вторые следы, оставленные в церкви на верхотуре, вполне могли принадлежать не чужаку, как он раньше думал, а именно этому самому велосипедисту. Спихнул гражданина Шульгина с крыши, и бегом на реку в лодку, а на том берегу припрятан где-нибудь в кустах велосипед. Только непонятно, зачем он опять в деревню вернулся. Почему не боится, что его заподозрят? И главное – на кой ему стрелять в гражданина Шелихова? Даже если предположить, что он киллер заказной, то ведь эти ребята так себя не ведут. Странный убийца, ничего не скажешь! Улик против него маловато, и доказать его участие в деле будет нелегко.

Зыкин пошёл назад в Кашино.

30

Вернувшись из больницы, куда уложили несчастную Машу, Вероника, выпив чашку кофе и плеснув молока душевно травмированному Ворсику, который таким отнюдь не выглядел, пошла на прогулку. Расскажи она кому-нибудь из деревенских о пункте своего назначения, они нашли бы её желание по меньшей мере странным. Она шла в свинарник.

События прошлого вечера с точки зрения обывателя выглядели совершенно естественными. Сколько раз мы видели (или слышали), как несчастных котов пришибают, изничтожают и топят за их подвиги. И есть за что! Характер у этих особей зачастую совершенно непереносимый. Сама Вероника была собачницей, и должного сочувствия коты у неё не вызывали. Да Маша и сама рассказывала о подвигах Ворсика – настоящий хулиган.

За этим следует большое «но». Если бы Ворсика просто пришибли – нет вопросов. Но кота не убили, а подвесили в сумке к потолку. Чтоб помучился? Но вся деревня знает, что Маша не даст коту умереть. Она будет его искать именно на свиноферме, куда он повадился по своим сексуальным делам. Естественный вывод – Машу хотели туда заманить.

Дальше… Можем предположить, что подвесили Ворсика в назиданье: мол, если ты, Марья Ивановна, за своей тварью следить не будешь, в следующий раз найдёшь кошачий труп. Вполне резонно и логично. И ведь даже снаряд для восхождения к потолку построили.

Всё до безобразия логично, поэтому Вероника должна была сознаться, что сама не знает, что ищет. Просто ей хотелось посмотреть место неравной Машиной битвы за справедливость при дневном свете.

Днём разрушенная ферма выглядела ещё отвратительнее. Только, как ни странно, воняло меньше. Может быть, утренние сквозняки продули брошенное помещение, а скорее всего, зрительные впечатления несколько притупляли обоняние.

Пришла, осмотрелась. Грязь, гадость, навоз, разруха. Деревянные козлы стояли на месте, доска повалилась на пол. И ещё она заметила некоторую деталь, которая наводила на размышления. Эта деталь как бы подсказывала, что не только ради нравоучения подвесили Ворсика и что у человека, который это сделал, были далеко идущие планы.

После похода в свинарник Вероника и позвонила оперу Зыкину. Она хотела не только поделиться своими подозрениями, ей надо было нарисовать Зыкину всю картину преступления. Предыдущий опыт подсказывал: если влип в историю, то чем быстрей ты поставишь в известность милицию, тем лучше. Они там, конечно, тугодумы, у них работы сверх головы, но если заявление написано, то в соответствии с этой бумажкой милиционеры будут трудить мозги. А уж если ты сам создашь ситуацию, из которой выпутаться невозможно, то они, люди в форме, тебя спасут.

Она прождала опера до трёх часов. Он не приехал. Глупец, тебе же хуже! Будем действовать самостоятельно. После обеда, надев шляпу с полями, которая более напоминала зонт, чем головной убор и, перекинув через плечо матерчатую лёгкую сумку, Вероника пошла гулять в другую сторону – на угор.

Второй поход имел куда более серьёзные намерения, чем первый. На всякий случай она сочинила себе «легенду». Если придётся врать, глядя человеку прямо в глаза, рассказ её должен звучать правдоподобно.

Вначале она удостоверилась, что художники будут работать на угоре до самого вечера без каких бы то ни было перерывов. Они воздвигали на деревянном помосте Анну Скирдницу, здесь все были при деле. Теперь у неё были развязаны руки.

Молодые художники Игнат и Эрик жили во времянке в отдельных комнатах. Каждое помещение – четыре квадратных метра, не больше – имело жёсткий топчан, подобие стола, сооружённое из коробок, и стул, плотно завешанный одеждой. Достоинство этих клеток с точки зрения Вероники состояло в том, что они были маленькими, потому обыск в них было делать легко.