Летний детектив (сборник)

Скоро камни и галька кончились, и пошёл сероватый влажный суглинок. Максим прыгнул на дно ямы, работа пошла быстрее. Он наступал на лопату кирзовым сапогом и размашисто, уже не думая о том, куда класть камни, а куда чернозём, выбрасывал землю на поверхность. «Я человек с лопатой, – говорил когда-то знакомый шурфовщик Иван Чепурной, огромный добрый мужик, местный философ. – Я при лопате, и мне всё ясно. Этот механизм у меня никто не отнимет. Кому охота на моё место? А ты начальник. Хорошо быть начальником? Платят вам много, место тёплое, а потому завидное. Каждому охота на твоё место. Потому-то у вас инфаркты и муки душевные. Плевал я на ваше место».

– Я человек с лопатой, – повторил Максим вслух – и мне всё ясно.

И тут вдруг вспомнил, как прошлым летом вернулся с Памира.

Чёрт его знает, зачем вспомнил, запретил ведь вспоминать. Но разве угадаешь, по какой цепи ассоциаций придут эти воспоминания? Задел плечом земляную стену, тело обдало холодом, и он увидел прохладное метро. Черенок лопаты скользнул вниз, и тёплое, разогретое руками дерево заставило вспомнить рабочих, которые в то утро чинили экскаватор и асфальтировали площадку. И сразу он увидел себя – усталого, в мятой куртке, с рюкзаком за плечами и длинной оранжевой дыней под мышкой. Вид слаженного физического труда всегда рождал в его душе ощущение покоя и какой-то внутренней гармонии: мол, всё правильно в этой точке земли, всё в порядке. Молодой, чёрный, как цыган, парень отложил в сторону ручной каток, которым ровнял дымящийся асфальт, бросил взгляд на дыню – «Хорош фрукт!» – и засмеялся. Трёхкилограммовая дыня натрудила плечо, он переложил её в другую руку и тут же со всей очевидностью понял, что этот «фрукт» отдать некому, что он боится идти в пустую квартиру и просто тянет время.

Сейчас к нему вдруг так осязаемо вернулось то ощущение беды и страха, что он с трудом преодолел желание схватиться рукой за сердце, а только истово навалился на лопату, приговаривая: «Успокойся, хватит. Всё прошло. Инка вернулась. Мы купили дом. Она будет рисовать Угру. И будет об этом…»

– Это что это вы тут роете?

Максим поднял глаза и увидел вначале два скособоченных сапога, клетчатые видавшие виды штаны, пёструю рубашку, потом заросший щетиной подбородок и, наконец, колючие умные глаза, притенённые козырьком плоской, как блин, кепки.

– А мне что скажут, то и рою, – бодро ответил Максим. Появление старика нарушило ход его мыслей. Почувствовав к нему неожиданную симпатию, он вылез из ямы, отёр краем майки потное лицо и достал пачку сигарет. – Закурим?

– Это можно, – сказал старик строго, но сигарету не взял, а повторил, переходя на «ты»: – Дак что роешь-то? – с лица его не сходило угрюмое выражение, взгляд цепко держал фигуру Максима и вырытую яму.

– Уборную роем, – ответил Максим степенно, стараясь скрыть за этой интонацией лёгкую насмешку над самим собой.

– А ты у меня спросил?

– А ты кто такой?

– Пасюков Никифор Ильич, – отрекомендовался старик с таким видом, словно сообщил не только имя и фамилию, но и должность, общественное положение и воинское звание.

Максим улыбнулся. В лице старика угадывалось несомненное сходство со знакомым сенбернаром по кличке Герцог. Пёс был стар, мудр, подозрителен и постоянно брюзжал на жизнь на своём собачьем языке.

– А какое же вам дело, Никифор Ильич, до того, где у нас будет уборная?

– Не положено, – твёрдо сказал старик. – Это земля колхозная. А вы тут всё перекопали и ещё будку собрались городить.

– А где же нам уборную ставить? На крыше, что ли? – обозлился Максим.

– А это уж ваше дело.

Диалог был неожиданно прерван появлением Балашова с большим бидоном, в котором звонко плескалась вода.

– А, Никифор Ильич, – закричал он, придавая голосу искусственное оживление и заинтересованность. – Знакомься, Максим.

– Мы уже познакомились, – буркнул тот, отошёл на угор и сел, спустив ноги вниз по склону.

Краем глаза он видел, как Балашов довёл старика под рябинку на лавочку. Пасюков прихрамывал, левая нога его не гнулась, и Балашов уважительно клонился к старику, словно хотел поддержать его за локоть, но не решался.

– Я вас всё утро искал, – приговаривал он тем же ненатуральным, уважительно-заискивающим тоном, – хотел посоветоваться насчёт уборной. – Если вы против, мы, конечно, её перенесем.

Старик что-то буркнул в ответ, но Максим их больше не слушал. Его взором, слухом и сердцем завладела раскинувшаяся перед взором панорама лучезарного весеннего мира.