Летний детектив (сборник)

Про министерство она, конечно, выдумала, но в глубине души верила, что если и ошиблась, то на самую малость. Если человек при машине, если он так красиво и ладно одет, так значителен и достоин в разговоре, так ласков с детьми и женой, замухрышкой строптивой, то где ж такому человеку работать, как не в министерстве?

– А плевал я на твоё министерство, – сказал Пасюков с кривой усмешкой. – Я свои права знаю. Земля это колхозная, а дом, можно сказать, мой.

– Какого рожна твой, если мама-покойница за него семь тыщ старыми отвалила?

– Дак это когда было-то? А сейчас эту избу колхоз у тебя выкупит и мне как инвалиду войны вернёт в пользование.

– Во-о-о-на ты как! – Козинина осмотрелась вокруг, словно призывая в свидетели саженцы, мамин дом и всю деревню – мол, посмотрите, люди, на этого окаянного, нет с ним никакого сладу, – а потом нагнулась к самому уху старика и прокричала на пронзительной ноте: – Только тронь сад! Я тебе за него все окна переколочу! Так и знай! – и, круто повернувшись, пошла прочь.

Пока Козинина добиралась до своего дома, она встречала разных людей и всем рассказывала, как Пасюков грозился все яблони повырубить и как она обещала ему за это все окна перебить.

– Не связывайся ты с Пасюковым, – советовали люди, – продала дом и продала. Пусть новые хозяева сами с ним разбираются.

– «Корову не паси, кур не держи, печь жарко не топи…» Искры, вишь, на его поганую крышу летят. Но мама и сама деревенская, её за так не сжуёшь! А эти люди – городские, балованные, кроме как на «вы», разговаривать не умеют. Кто же их, кроме меня, от этого злыдня защитит?

– Так-то оно так, – говорили люди. – Но от Пасюкова всего можно ожидать. Такая порода. Сама знаешь.

О братьях Пасюковых давно ходила по деревне дурная слава, а началось всё с того дня, вернее, с той ночи, когда старший, Никифор, через месяц после собственной свадьбы убил человека. Убийство произошло на рыбалке по пьяному делу. Повздорили из-за пустяка – из-за рыбацких снастей. Никифор, как рассказывали очевидцы, вначале только кричал страшно и матерился, а потом всадил тут же, у костра, в такого же пьяного, как он сам, Сеньку Болышева, парня из соседнего Бутова, нож по самую рукоять.

Следователю потом подсказывали, что на убийство Никифор Пасюков пошёл не из-за рыболовных снастей, а из-за того, что девку не поделили. Никифор, мол, давно Сеньку предупреждал, чтоб тот не торчал под рябиной на угоре да чтоб песни без разбору не орал. Деревенские доброхоты хотели если не выгородить своего, то хоть облегчить его участь и как-то поднять в глазах закона облик убийцы – ведь не сумасшедший же он, из-за рыболовных крючков ножом пырнуть. Но эта помощь только ухудшила положение Никифора. Следователь стал говорить о «преднамеренности», о «заранее обдуманном злодеянии». Никифор получил за своё безрассудство десять лет и вскоре отбыл в места отдалённые.

Виновница убийства, Варька, до замужества за Никифором бойкая и разбитная девка, после всех этих страстей поутихла. Словно слиняла, повязалась чёрным платком, по улице стала ходить бочком и больше в сумерки. Спустя полгода незаметно для всей деревни родила рахитичного мальчонку и с оглядкой, тишком стала его растить.

Старики Пасюковы – хотя какие они были тогда старики – только за сорок перевалило – так переживали сыновний грех, так убивались, что деревня ни словом, ни жестом не напоминала им про кровавое дело старшего сына.

Вся брань и ненависть Сенькиной родни досталась младшему Пасюкову – Ивану, который учился в бутовской школе-десятилетке. Парню было шестнадцать лет. Похож он был на Никифора, словно по одной форме вылит: тот же короткий, словно подрубленный, нос, тот же взгляд исподлобья, та же усмешка в чутких губах, но наперекор внешней схожести братья так отличались характерами, словно родились в разных избах.

Никифор был неуёмен и в буйстве, и в радости, а про Ивана в деревне говорили – «затаённый». Но при всей своей смирности и даже, как многие думали, робости, ругань и брань бутовских он сносил стойко, – ни разу не пожаловался родителям. Комсомольская ячейка долго решала вопрос, быть или не быть Ивану в комсомоле, коли у него брат – убийца.

Простой народ защитил младшего Пасюкова: «Брат за брата не ответчик. Чего вы парня зря казните?» А Иван вёл себя так, словно все эти толки и разногласия никак его не касались. И окончательное решение – «оставить при билете» – встретил настолько невозмутимо, не выказывая при этом ни радости, ни благодарности, что князевские активисты только руками развели: «Стоило из-за такого глотки драть!»

В те времена молодёжь бредила тракторами и агрономическими курсами. Кто понапористей и башковитей – и вовсе в институты да в военные заведения лыжи навострил. А Иван Пасюков, хоть и учился самым приличным образом, наотрез отказался осваивать какую ни есть городскую науку и пошёл в конюхи.