Летний детектив (сборник)

Инна умолкла на мгновенье, не понимая, почему ей не радуются, отчего Мария смотрит так отчуждённо и Максим прячет взгляд, потом поставила мольберт у порога, села рядом с мужем и опять стала рассказывать звонким шёпотом про красную луну, и лошадей в тумане, и бабушку: – «Щёки у неё впалые, глаза чёрные, страшная, как ведьма, и такая добрая», – про туристов на реке: «У них гитара… там один так пел, так пел…» Растрёпанные, влажные от росы её волосы блестели, плечи зябко подрагивали, яркий бант на груди шевелился, порхал, как прилетевшая на огонь бабочка, язык болтал без умолку. Хмельная и возбуждённая, она виновато ластилась к мужу:

– Ну что ты молчишь? Налей мне вина… или водки, – изогнувшись, Инна заглянула в лицо мужу. – Я выпить хочу.

Максим хмуро разлил водку по рюмкам.

– За что будем пить?

– За сад, – тут же отозвался Балашов. – А если быть точным – за сады.

– Яблоневые?

– Всякие. Чтоб цвели. И чтоб дети. Много.

– Самый убогий тост на свете. Мысли никакой. Какие-то пионерские выкрики, – ворчливо сказала Мария.

– Ну что вы? Есть мысль, – Инна потянулась к Марии с рюмкой, торопясь смягчить её холодный тон. Я буду рисовать цветущие сады! Если у вас не вырастет настоящий сад – а он здесь не может вырасти, я знаю, – то пусть будет нарисованный. Максим, почему ты молчишь?

– Нарисуй заодно и яблоки из этого сада. Хотя вряд ли они заменят настоящие.

– И детей нарисуй, много, – Мария засмеялась негромко – чем-то вдруг её позабавила мысль, что всё можно нарисовать. Вслед за ней Максим тоже залился смехом, обнял одной рукой Инну и стал чокаться со всеми, приговаривая: «Нарисуем тост, а? Любой тост можно нарисовать…» – и только Балашов, не понимая общего веселья и даже находя в нём что-то обидное для себя, оглядывал всех и спрашивал, негодуя:

– Что вы ржёте? Почему мой сад не вырастет? Нет, ты скажи…

– Молчите все! – крикнула Инна. – Я же не просто так сказала. Я же не сама выдумала. Это мне бабушка сказала. Она говорит, овцы бродят по угорам, совхозные овцы. Они все листочки на яблонях сжуют, даже коры не оставят.

– Как это – коры не оставят? – помрачнел Балашов. – Ты слышишь, что она говорит? – спросил он жену.

– Я знаю отличный способ борьбы с овцами, – отозвалась та, – просто замечательный способ.

– Какой?

– Старый и проверенный. Мы поставим забор.

– С этого и надо было начинать, – хохотал Максим. – А что нам Пасюков скажет? Вряд ли он одобрит нашу идею. Забор надо нарисовать.

– Не хочу забор, – взмолился Балашов. – Мария знает, я очень не люблю заборы. В крайнем случае живую изгородь. Посадим шиповник, он красивый и колючий.

– Совхозные овцы сжуют твой шиповник. Нужен забор. И ещё бабушка сказала, – продолжала Инна, – что зря мы астры вдоль палисадника посадили. И горох… Как я понимаю, в этой деревне очень агрессивные куры. Они взрыхляют землю лапами и склёвывают всё, отдалённо напоминающие зерно. В деревне все ставят высокие плетни, через которые куры не могут перелететь.

– Всё понятно, – сказал Максим громко и торжественно. – Завтра мы вдоль нашего гороха поставим высокий плетень. Перелетевшие куры пойдут в бульон. Кто за? Выпиваем…

– Вы что, с ума посходили? Какой плетень? Максим, я держал тебя за умного человека. Манька, перестань хихикать! И включите свет, чёрт подери! Не могу я эти глупости в темноте обсуждать.

– А хорошо, что в доме есть электричество? – Мария чуть гнусаво передразнила мужа: – Ах, этот чудесный забытый крестьянский быт…

И опять все рассмеялись.

8

С самого утра Балашов начал нервничать, словно предчувствуя неотвратимо надвигающиеся склоки и ругать, суету, одним словом.

– Ладно, огородим участок. Уговорили, – рассуждал он за завтраком. – На забор возьмём самые негодные, самые грязные брёвна из коровника. Крепкий свежий забор очень раздражает глаз. Я как вижу такой забор, думаю: «Какого чёрта? Зачем его поставили? Что прячут за этим забором? А мы поставим гнилые некрашеные столбы, и люди сразу поймут, что нам нечего прятать, что забор нужен только для защиты сада. И потом, с Пасюковым надо посоветоваться.

– Уехал твой Пасюков. Уехал к родственникам в деревню.

– Уехал так уехал. Вдоль забора мы посадим иву. Люди говорили: «Воткни в землю ивовый прутик, он и прорастёт». Природе, главное, не мешать, – продолжал Балашов разглагольствовать, но как только пришла пора заняться заборным делом, он тут же заявил, что садовые дела поважнее, и, захватив бутылку «Столичной», ушёл к соседу Шутову.

– Я пока ямы под столбы буду рыть, – крикнул Максим ему вслед, и Балашов, весь поглощенный заботами о будущих сливах, ответил коротко:

– Давай, давай, – и скрылся за соседним плетнём.

Честная, полюбовная сделка заняла два часа.

– Бери каждое третье дерево, мне сад прорежать надо, – подвёл Шутов черту дружеской беседе.