Летний детектив (сборник)

Директор встряхнул крутыми завитками и, неожиданно повернувшись спиной к Балашову, пошёл по поляне, оглядывая следы человеческой деятельности.

– Директор это, – патетически прошептал Пасюков.

– Очень рад познакомиться, – продолжал Балашов, следя, как шевелятся при ходьбе по-детски худые лопатки директора, – ваш визит весьма кстати. Я намеревался спросить вас, где находится закреплённый за этим участком огород. Мы хотели посадить там кой-какую зелень для детей. А то в вашем совхозе ничего не купишь.

Весь дальнейший разговор проходил странным образом. Каждый – и Балашов и директор – задавал вопросы, первый – вполне конкретные, второй – чисто риторические, словно и не обращённые к собеседнику, но тем не менее яснее ясного объясняющие суть дела. Балашов спрашивал про семена репы: где та земля, где их посадить? Про овец, что бродят по угорам и обгладывают сады, про пчёл, которых он хотел развести и разместить где-нибудь в гречишном поле, на что директор решительно отвечал:

– Куда сельсовет смотрел? По какому праву? И как она посмела, негодница, без моего ведома печать прихлопнуть?

Он уже кончил осмотр участка и теперь тяжело топтался возле маргариток, не решаясь наступить на них и не желая обойти стороной. Видно было, что эти маргаритки, торчащие на участке, как пёстрая заплата, особенно удивили и разозлили его: он даже топнул ногой, потом размашисто перепрыгнул через них, подошёл к Балашову и, глядя поверх его головы, отрывисто приказал:

– Саженцы убрать! Столбы убрать! И дом убрать! Забирайте сруб и везите его в другое место.

Это было уже настолько конкретно и, как показалось Балашову, нелепо, что он даже рот приоткрыл и выронил корзину.

– Куда ж мы его перевезём?

– А это не моё дело, – директор поморщился – наверное, у него была изжога, а может, сам разговор вызывал тошноту. – Здесь не дачный участок, а животноводческий совхоз. Хотите в совхозе жить – идите ко мне на ферму работать, – он пожевал губами, – или в поля – силос готовить. У меня рук не хватает.

– Я, видите ли, физик, – беспомощно сказал Балашов, – вернее, математик.

– А я геолог, – добавил Максим. Он отошёл от столба и встал рядом с Балашовым.

– Вот и сидите у себя в городе. Нечего вам у нас в совхозе делать.

– Это городским-то у вас нечего делать? – едко спросил Максим. – То-то я каждый год по осеннему призыву в колхоз езжу.

Директор словно нехотя прошёлся взглядом по фигуре Максима, но в глаза ему не посмотрел, а опять уставился в неведомые дали со скучным и усталым выражением лица.

– Да что с вами говорить-то? – вскричал Пасюков. Он изнывал от бестолкового разговора, душа его изнывала и жаждала немедленных действий. – Что им объяснять-то, когда они простого языка не понимают? Нельзя им у нас сад сажать! Это земля наша, колхозная. Кровью-потом политая. Налетели тунеядцы на готовенькое!

– Тунеядцы?! – взорвалась Мария. До сих пор она молчала и только внимательно смотрела на мужа, даже губами шевелила, словно пытаясь подсказать ему нужный ответ, но, видя, что он в полной растерянности, не выдержала, сама вмешалась в разговор. – Как вы смеете с нами так разговаривать?! Я хирург, – она подняла руки и растопырила пальцы, встряхнула ими перед лицом директора. – Вот этими самыми руками…

Мария хотела рассказать: сразу после симпозиума в Венгрии она вместе со своим отделом ездила на картошку. Никто в институте не настаивал, чтобы ехала именно она. «У вас маленький ребёнок, мы понимаем…» Но именно эта профкомовская формулировка – «маленький ребёнок» – задела настолько, что она крепко поругалась с профоргом, мягким и безответным человеком. «Разве в этом дело? При чём мой сын? Я хирург. Мне даны руки совсем для других целей. Но если вы настаиваете… Кроме того, у меня и так почти всех сестёр забрали».

Ехать надо было всего на два дня, не стоило об этом и помнить, да и поездка была отличная, но по неумению или беспечности Мария поранила палец и на полмесяца была отставлена от операций. И теперь она мучительно искала слова, – как бы покороче и подоходчивей объяснить, что она делала в колхозе этими самыми руками, но вдруг осеклась… Она почувствовала, что любые её объяснения директор не захочет понять, он её просто не услышит.

– Пусть столбы выроют, – шептал Пасюков, – саженцы – чёрт с ними, они и так засохнут.

– Так вы не дадите нам участок под огород? – упорствовал Балашов. – Куда же нам семена деть?

– По ветру развейте! – директор круто развернулся и, тяжело ступая, пошёл к своему дому.

Из-за палисадника ему навстречу выпорхнула Инна с мольбертом через плечо и акварельной кистью в руках. Она была так элегантна, беспечна и улыбчива, что директор на минуту замедлил шаги, посмотрел на неё с сожалением и тоской, как на дёрн с маргаритками – вот, мол, штучка городская, бездельница, – и, чуть повернув голову к Балашову, бросил, как говорится, под занавес:

– Если вы к новому году этот сруб не уберёте, то я бульдозеры пригоню и спихну его с угора в реку. И можете на меня жаловаться. Я законы знаю.

– Мама, что такое сруб? – спросил Тимка.