Лето

Где-то в очень глубоком сне видела монстра. Всё остальное из этого сна я забыла, осталась картинка: я вхожу куда-то, и там она. Крупная, безобразная, описать её лицо очень трудно. Пожалуй, если с кем-то сравнивать, то больше всего её лицо походило на лицо минотавра из клипа Sabrina группы Einsturzende Neubauten. Хотя сходство далеко не стопроцентное, но всё равно назовём её Сабриной. Она была беременна и как-то беззащитна в своей беременности. Глаза у неё были грустные. Живот розовый, шерстистый, уязвимый. Видно было, что она ожидала, что я её испугаюсь, но я не испугалась. Я была к ней добра, и это удивило её. Про Сабрину у меня ещё было чувство, что она не одна такая, что она представитель народа, живущего где-то в других слоях, на одного из представителей этого народа я во сне случайно наткнулась. Этот народ прокляли, заколдовали. Когда-то это был красивый народ, а потом чёрная магия превратила их всех в ужасных чудовищ, и их дети теперь тоже рождаются такими. В глазах у беременной Сабрины были нежность и грусть: грусть за своего будущего ребёнка, что он родится чудовищем, хотя должен был бы – прекрасным младенцем, и нежность к нему, любовь. Она держала руки, как бы оберегая живот. Сакральный смысл деторождения, безусловная любовь к ребёнку сохраняется, даже если тебя прокляли и превратили тебя и твоего будущего ребёнка в чудовищ. Святость мамы и ребёнка на примере беременного монстра. Святость Сабрины и её плода. Монстр-Богородица с монстром-младенцем. Каким бы ужасным он ни родился, он будет для неё самым прекрасным. Она будет радоваться ему сквозь грусть, понимая, каким всё должно было быть, если бы не прокляли, не заколдовали. Будет наблюдать его детские игры, и сквозь облик чудовища для неё будет проступать прекрасный облик, которого его лишили.

Пошла в сарай, к старинному зеркалу с резьбой. Зеркало в какой-то момент как будто потекло, я даже прикоснулась к нему проверить, твёрдое ли оно, или в него можно войти, как в зеркала во сне. Показала себя зеркалу, поговорила с ним глазами. Оно меня помнит. С. говорил, что зеркала помнят всех, кто в них когда-то отразился. Оно меня помнит девочкой, юной девушкой. Это зеркало знает меня лучше других. Оно всегда как будто показывает не мой внешний облик, а внутреннюю суть. И я в нём не старею. Мне так кажется. Это старое зеркало, конца XIX века, оно умеет и может то, что другие, современные зеркала не могут. Во сне зеркала бывают открытые и закрытые. В открытые ты можешь пройти и куда-нибудь попадёшь с той стороны зеркала, они как двери. А в закрытые войти нельзя, они глухие, там просто темнота и ничего нет.

16. Лесной пожар. Смерть звёзд

Сходили на Малое Борковское озеро, Нийттюярви, озеро-в-лугах. Там – поросший травой пляж, вход в лес. Когда-то рядом с озером была одна из рыбацких деревушек – в те времена, когда эту землю населяли другие народы и всё было по-другому. Старые финские, карельские лесные деревни канули в Лету, только сохранилась память о давно исчезнувших из речи топонимах, а тех, для кого эти имена что-то значили, были названиями озёр и деревень их мира, уже и не сыщешь.

По дороге видела дом Вилли – его покрыли новеньким сайдингом, а примечательный дом из шпал на одной из тихих улиц по пути к озеру снесли. Участки на этих улицах все в цветении плодовых деревьев и садовых цветов, красота, благоухание, молодая зелень, начало июня. На озере было несколько человек с маленькими детьми, Егор играл в песочнице на пляже, хотя мы и пытались увести его оттуда из-за опасений, чтобы он не подцепил коронавирус, который сейчас может быть на любых предметах, которые трогали люди. Погуляли по лесу рядом с озером: негромкое птичье пение, сосны, ели, черничные кустики, вереск, мох, сухая хвоя под ногами. Хочется идти в лес дальше и дальше, до Ветреного, Радужного, Чёрных озёр, дойти до болота Неодолимого. Если пройти лес насквозь – когда-нибудь выйдешь к Ладоге, но это должен быть поход с палаткой и ночёвками, и непонятно, как преодолеть огромное болото в середине леса.